Она погасила сигарету и раздавила окурок в пепельнице так, словно это было какое-то насекомое.
— Твой отец сменил фамилию, — медленно произнес Стефан. — Маттсон-Герцен на Молин. Это было за несколько лет до твоего рождения. Одновременно он ушел в отставку из армии и переехал в Стокгольм. Когда вам было два года, он уехал в Алингсос. Ты, конечно, вряд ли что-либо помнишь, в два года сознательная память еще отсутствует. Но может быть, тебе известно — чем он занимался в Стокгольме?
— У него был музыкальный магазин. — Она заметила его удивление. — Ты прав, я почти ничего не помню о том времени, я слышала об этом потом. Он пытался заняться торговлей и открыл магазин в Сольне. Первые годы все шло хорошо, и он открыл еще один магазин, в Соллентуне. Но потом почему-то все развалилось. Мои первые воспоминания — Алингсос. Мы жили на окраине в старом доме, который зимой никогда не удавалось натопить.
Он закурила еще одну сигарету.
— Не понимаю — зачем ты все это спрашиваешь?
— Твой отец убит. Тут все важно.
— Неужели кто-то убил его только потому, что у него когда-то был музыкальный магазин?
Вместо ответа Стефан задал еще один вопрос:
— А почему он сменил имя?
— Понятия не имею.
— Почему человек меняет фамилию с Маттсон-Герцен на Молин?
— Понятия не имею.
Внезапно у него возникло чувство, что надо быть осторожнее. Почему оно появилось, сообразить он не мог, но чувство было очень определенным. Внешне все было просто — он задавал вопросы, она отвечала. Но вместе с этим происходило что-то еще.
Вероника Молин пытается выведать, что именно он знает об ее отце.
Он поднял кофейник и спросил, не подлить ли ей кофе. Она отказалась.
— Когда мы работали вместе, — сказал он, — меня не покидало чувство, что твой отец был все время чем-то обеспокоен. Даже испуган. Чего он опасался — не знаю. Но я и сейчас помню этот страх, хотя прошло больше десяти лет.
Она нахмурилась:
— Чего ему было бояться?
— Я не знаю. Я спрашиваю.
Она покачала головой:
— Не думаю, чтобы отец чего-то боялся. Он был мужественным человеком.
— В чем это проявлялось?
— Не боялся ни во что вмешиваться. Не боялся говорить, что думает.
Зажужжал ее мобильный телефон. Она извинилась и ответила. Она говорила на иностранном языке, и Стефан никак не мог определить — испанский это или французский. Закончив, она жестом подозвала администраторшу-официантку и попросила счет.
— Ты была в его доме? — спросил Стефан.
Она посмотрела на него долгим взглядом.
— Я сохранила очень хорошую память об отце, — сказала она. — Мы не были близки, но я уже достаточно взрослая, чтобы знать, какие отношения бывают у детей с родителями. Мне не хочется видеть место, где его убили. Не хочу портить воспоминаний.
Стефан понял ее. По крайней мере, ему показалось, что понял.
— Твой отец, должно быть, очень любил танцевать.
— Почему он должен был любить танцевать?
Ее удивление показалось Стефану искренним.
— Кто-то сказал, — уклончиво ответил он.
Девушка принесла два счета. Стефан сделал попытку заплатить за оба, но Вероника потянула счет к себе:
— Я заплачу сама.
Девушка пошла за сдачей.
— А чем занимается консультант в компьютерной фирме? — спросил Стефан.
Она улыбнулась, но не ответила.
Они расстались в вестибюле. Ее номер был на первом этаже.
— Как ты собираешься завтра попасть в Эстерсунд?
— Свег, конечно, маленький городок, но взять машину напрокат здесь тоже можно.
Стефан посмотрел ей вслед. На ней была дорогая одежда и туфли. После разговора с Вероникой Молин он ощутил прилив энергии. Только не знал пока, куда ее применить. В Свеге вряд ли существуют какие-то ночные развлечения, подумал он с иронией.
Решил прогуляться. Рассказ Бьорна Вигрена заставил его задуматься. Между Эльзой Берггрен и Гербертом Молином существовала какая-то связь, о которой ему хотелось узнать побольше.
Штора в окне шевельнулась. В этом он был уверен.
Он захватил куртку и вышел из гостиницы.
Было холоднее, чем накануне.
Он пошел той же дорогой, что и днем. Остановился на мосту и прислушался к шуму воды внизу. Навстречу ему попался человек с собакой. Это было как встретить в темном море корабль с погашенными огнями.
Подойдя к дому, он встал так, чтобы на него не падал свет уличного фонаря. Теперь во дворе стояла машина, но из-за темноты он не мог определить какая. Задернутое шторой окно на втором этаже было освещено. Он стоял неподвижно — сам не зная, чего ждет.
Человек, подошедший к нему, двигался совершенно неслышно.
Он долго стоял и наблюдал за Стефаном, прежде чем решил, что увидел достаточно. Он подошел сзади, держась все время в тени. Только когда он подошел совсем близко, Стефан вздрогнул.
Эрик Юханссон не знал, кто перед ним. Ему было за пятьдесят, но он был в хорошей форме. Он упер руки в бока и сказал, не сводя взгляда с неизвестного:
— Привет. Интересно, что это ты здесь делаешь.
Стефан испугался. Незнакомец двигался так тихо, что он ничего не слышал.
— А кто ты?
— Эрик Юханссон. Полицейский. А ты, интересно, что здесь делаешь? — повторил он.
— Стою и гляжу на дом, — сказал Стефан. — Я на общественной территории, трезв, не шумлю, даже не отливаю. Это что, запрещено — стоять и смотреть на красивый дом?
— Вовсе нет. Но дама, что здесь живет, занервничала и позвонила. Когда народ нервничает, обычно звонят мне. Я подумал, что лучше выяснить, в чем дело. Люди здесь не привыкли, что кто-то стоит по ночам и глазеет на их дома.
Стефан достал бумажник и, подойдя к фонарю, показал удостоверение. Эрик Юханссон кивнул.
— Так это ты, — сказал он, как будто только сейчас вспомнил.
— Стефан Линдман.
Эрик Юханссон потер лоб. Стефан заметил, что под курткой у него была только нижняя рубашка.
— Это вообще-то ничего не меняет — то, что мы оба полицейские. Джузеппе говорил мне про тебя. Откуда мне знать, что это ты стоишь и смотришь на дом Эльзы.
— Эльза по поручению Молина купила для него дом. Но ты это, конечно, знаешь.