Он поехал дальше и чуть не проехал указатель с надписью «Лаванда — 2». Сразу вспомнился другой указатель, «Дунчеррет — 2». Швеция — страна, где все население живет в двух километрах от главной дороги.
Проселок, куда он свернул, был весь в выбоинах. По нему, по-видимому, ездили крайне редко. Дорога шла прямо вперед и исчезала в тумане. Наконец, он подъехал к закрытым воротам. Во дворе стояли старая «Вольво-440» и мотоцикл. Стефан выключил зажигание и вышел из машины. Мотоцикл был марки «Харлей-Дэвидсон». Со времен, когда он мотался по стране с мотоциклистом-кроссовиком, у него сохранились в памяти некоторые знания о мотоциклах. Это был не стандартный «Харлей», а дорогая машина, построенная, возможно, по индивидуальному заказу. Неужели восьмидесятивосьмилетний старик ездит на мотоцикле? Тогда он действительно в хорошей форме. Он открыл ворота и пошел по дорожке. Дома по-прежнему видно не было. Внезапно в тумане обрисовался силуэт человека, идущего ему навстречу. Это был крепкий, коротко стриженный парень, в аккуратной кожаной куртке и светло-голубой сорочке с расстегнутым воротом.
— Что вам надо?
Голос был пронзительно-громкий, почти крик.
— Я ищу Эмиля Веттерстеда.
— Зачем?
— Хочу с ним поговорить.
— А кто ты такой? Почему ты решил, что он захочет с тобой разговаривать?
Стефана возмутила такая наглость. Голос резал слух.
— Я хочу с ним поговорить о Герберте Молине. К тому же хочу поставить тебя в известность, что я из полиции.
Парень смотрел на него изучающе. Челюсти его ритмично двигались — он жевал жвачку.
— Подожди здесь, — сказал он. — Никуда не ходи.
Он исчез в тумане. Стефан медленно пошел за ним вслед. Через несколько метров он увидел дом. Парень скрылся в дверях. Дом был белый, длинный и узкий, с пристройкой у торца. Стефан ждал. Интересно, далеко ли отсюда до моря. Парень снова появился на крыльце.
— Я велел тебе ждать! — крикнул он своим пронзительным голосом.
— Не всегда получается, как хочется, — ответил Стефан. — Примет он меня или нет?
Тот кивком пригласил его следовать за ним. В доме пахло масляными красками. Лампы зажжены. Стефан пригнулся, входя в низкую дверь.
Парень провел его в заднюю комнату, длинная стена ее была полностью застеклена.
Эмиль Веттерстед сидел в кресле в углу. Колени его были укрыты одеялом, на столе рядом лежала стопка книг и очки. Парень встал за креслом. Лицо старика было изрезано морщинами. Редкие седые волосы. Но взгляд совершенно осмысленный и ясный.
— Я не люблю, когда меня беспокоят в отпуске, — сказал он.
Его голос был полной противоположностью голосу молодого напарника. Старик говорил очень тихо.
— Я буду краток.
— Я больше не принимаю заказов. К тому же ваше лицо меня не вдохновляет. Слишком круглое. Я люблю узкие, длинные лица.
— Я не собираюсь заказывать портрет.
Эмиль Веттерстед поменял позу. Одеяло соскользнуло с колен. Парень тут же подскочил и поправил его.
— А зачем приехали?
— Меня зовут Стефан Линдман. Я полицейский. Несколько лет я работал с Гербертом Молином в Буросе. Не уверен, сказали ли вам, что он мертв.
— Мне говорили, что его убили. Известно, кто это сделал?
— Нет.
Эмиль Веттерстед показал на свободный стул. Парень нехотя подвинул его Стефану.
— Кто говорил?
— А это важно?
— Нет.
— Это допрос?
— Нет. Просто беседа.
— Я слишком стар для бесед. Я перестал беседовать, когда мне было шестьдесят. К тому времени я наговорился вдоволь. Я не говорю сам и не слушаю, что мне говорят другие. За исключением моего врача. И нескольких молодых друзей.
Он улыбнулся и кивнул в сторону парня, несшего караул за его креслом. Странно все это. Кто этот парень, опекающий старика?
— Вы приехали, чтобы поговорить со мной о Герберте Молине. Но что вы, собственно, хотите узнать? И что там случилось? Убийство?
Стефан мгновенно принял решение — идти напрямую. Для Веттерстеда вряд ли важно, имеет он непосредственное отношение к следствию или нет.
— Мы не знаем мотива преступления, и у нас нет никаких явных улик, — сказал Стефан. — В таких случаях приходится копать довольно глубоко. Кто был Герберт Молин? Может быть, мотив убийства скрыт где-то в его прошлом? Эти вопросы мы задаем и себе и другим. Я имею в виду людей, которые были с ним знакомы.
Эмиль Веттерстед молчал. Парень продолжал разглядывать Стефана, не скрывая неприязни.
— Собственно говоря, — сказал старик, — я знал не столько Герберта, сколько его отца. Я был моложе его, но старше Герберта.
— Акселя Маттсон-Герцена? Офицера кавалерии?
— Старинный наследственный титул в их семье. Кто-то из его предков сражался под Нарвой. Шведы победили, но он погиб. У них была семейная традиция — каждый год отмечать победу под Нарвой. Я помню, у них дома на столе стоял большой бюст Карла Двенадцатого. И рядом в вазе всегда были цветы. До сих пор помню.
— Но вы не были родственниками?
— Нет. Однако мой брат кончил так же, как и Герберт.
— Министр юстиции?
— Именно он. Я всегда пытался отговорить его заниматься политикой. С его идиотскими взглядами.
— Он был социал-демократ.
Веттерстед буквально пробуравил Стефана взглядом.
— Я же сказал — его взгляды были идиотскими. Вы, наверное, знаете — его убил сумасшедший. Труп нашли на берегу под Истадом, под лодкой. Я никогда не навещал его. Последние двадцать лет его жизни мы совершенно не общались.
— А никакого другого бюста рядом с Карлом Двенадцатым не было?
— Чьего, например?
— Гитлера.
Парень за креслом дернулся. Еле заметно, но от Стефана это не ускользнуло. Веттерстед бровью не повел.
— К чему вы клоните?
— Герберт Молин воевал в армии Гитлера добровольцем. Нам стало известно, что все в его семье были убежденными нацистами. Ведь это правда?
— Разумеется, правда.