На следующее утро, во время нашего пребывания в Стримасунде, к нам в комнату ворвался профессор Поше и, не обращая никакого внимания на то, что мы находились на различных стадиях процесса одевания и совершения утреннего туалета, сообщил нам новости, только что услышанные по радио: гитлеровские войска вошли в Голландию и Бельгию. Кое-кто из нас воспринял это как хорошую новость, ведь, значит, война начала серьезно разворачиваться по всему Западному фронту, и немцы могут встретить серьезных противников, способных дать им достойный отпор. Теперь уж Гитлер не мог сулить своим войскам легкую победу, так как эти свободолюбивые страны, несомненно, одолеют его. И тогда конец этой гангстерской шайке, конец войне, немецкие солдаты разойдутся по домам, освободив от своего присутствия территорию всех государств, куда Гитлер направил их для порабощения народов; его солдаты должны будут разойтись по домам и заняться обустройством жизни в своей собственной стране. Лично я была настроена гораздо менее оптимистично, отчасти в связи с тем, что я ни на йоту не верила, что немцы способны вернуть что-либо из захваченного ими, если только не принудить их к этому силой. Но трагедия, произошедшая на Западном фронте, превзошла все мои самые пессимистические ожидания.
На другой день нас повезли в глубь Швеции, где мы должны были провести некоторое время изолированно в одном маленьком провинциальном городке, где было много солдат, а оттуда мы должны были отправиться дальше на автобусе. Военные власти, офицеры и солдаты были максимально доброжелательны, изо всех сил стараясь помочь нам. Только однажды представитель местной администрации проявил некоторую раздраженность тем, что его район буквально наводнен такими «опасными людьми», как норвежские беженцы, которые, по его мнению, могли внести сумятицу в их местную жизнь. Наш автобус, на котором мы собирались отправиться в путь, был переполнен, казалось, в него уже не войти. Среди пассажиров были финские дети и пожилые женщины, беженцы из Северной Норвегии, куда они в свою очередь бежали из Финляндии. «Финнов я везу бесплатно, а норвежцы должны платить», — объявил шофер.
На каждой остановке стояли толпы людей, ожидавших автобуса. Поэтому нам с Дагни предложили встать и уступить свои места двум рабочим-связистам, а самим сесть к ним на колени. «Я возьму эту старую даму (то есть меня), а ты посади к себе молодую девушку», — сказал один из них. Делать было нечего, мы повиновались, стараясь сохранить серьезное выражение лица. Но мне казалось, что тот, у которого на коленях сидела «молодая девушка», с трудом сдерживал улыбку. Когда мы наконец приехали, оба рабочих дружно достали кошельки и предложили каждой из нас по пять шведских крон со словами: «Это пригодится вам на еду и кофе, пока будете добираться до места». Мы поблагодарили, очень растроганные, но сказали, что обойдемся, так как скоро будем в Стурумане, где нам смогут дать денег наши шведские друзья, ведь наверняка много других беженцев, которые находятся в гораздо худшем положении, чем мы. Мужчины согласно кивнули. На остановке я видела, как они отдали свои деньги одной женщине из Му-и-Рана, которой предстояло еще долго добираться до своей сестры на севере Лапландии.
Господи, какое счастье вновь оказаться в самом настоящем отеле, шведском туристическом отеле, где царят шведские вкус, комфорт и прекрасный сервис. Правда, к сожалению, оказалось, что мы не сможем принять теплую ванну, так как ныне в Швеции введены ограничения на топливо и нагревательные колонки отключены. Но, к счастью, горничные нашего отеля, такие милые, сущие ангелы, пошли на кухню и специально для нас нагрели несколько баков горячей воды. А одна юная парикмахерша, заведение которой располагалось на железнодорожной станции, согласилась помыть нам со Стиной Поше голову и привести в порядок волосы, несмотря на то что был второй день Троицы, выходной день в Швеции.
В этом городке было всего несколько магазинов, сейчас они стояли с почти полностью пустыми полками, так как здесь скопилось много беженцев, которые оказались в Швеции, не имея при себе решительно ничего. Мне нужны были носовые платки, но в продаже были только с черной каймой, такими пользуются шведские крестьяне во время похорон. Обычно я не обращаю внимания ни на какие приметы, но сейчас я очень волновалась за Ханса, и мне было неприятно приобретать такие платки. После того как я все же их купила, мы со Стиной долго еще смеялись и шутили по поводу моих «похоронных» носовых платков.
II
ПОСТЕПЕННО мы распрощались почти со всеми нашими попутчиками. Было решено, что наш разбитый ревматизмом товарищ останется в отеле, чтобы иметь возможность нормально отдохнуть, лежа в удобной постели. На железнодорожной станции, на полпути между Стуруманом и Стокгольмом, я должна была расстаться с супругами Поше: фру Поше — шведка, и они собирались на какое-то время остановиться здесь у ее родственников. Была светлая весенняя ночь, с прозрачным небом и светло-зеленой полоской вдоль горизонта, одна из тех ночей, которые мы, норвежцы, так любим, хотя эти ночи навевают меланхолию; нас охватывает тоска по лету, которое всегда слишком рано уходит от нас, так что мы просто не успеваем утолить нашу жажду тепла, солнечного света, нашу любовь к зеленым лужайкам. И нас, норвежцев, охватила невыносимая тоска по дому, который мы только-только покинули.
Моя подруга Алиса[29] прислала мне телеграмму сюда, в Стуруман, она приглашала меня пожить у нее. Ее сын был мобилизован, поэтому его комната была свободна, и я могла какое-то время жить в ней, ведь у моей замужней сестры в Стокгольме не было комнаты для гостей.
Обе они встретили меня на станции, очень растроганные, но не более того. Мне казалось, они могли бы испытывать более сильные чувства, учитывая все произошедшее. На следующий день Алиса сообщила мне, что мой сын Андерс погиб в сражении у Сегалстадского моста 27 апреля. Она не сообщила мне об этом сразу, потому что хотела дать мне время прийти в себя после трудного путешествия. Что касается Ханса, то они были совершенно уверены, что он вернулся домой, в Лиллехаммер, после капитуляции норвежской армии, во всяком случае было совершенно точно известно, что его не было на борту «Бранда IV», когда этот плавучий госпиталь подвергся бомбардировке.
III
МОИ впечатления от Швеции, связанные с моим пребыванием здесь летом 1940 года, несомненно, можно считать односторонними, так как все мои шведские друзья занимали одинаковую со мной позицию по отношению к нацизму.
Однако необходимо признать, что в Швеции были круги, в значительной степени настроенные пронацистски. Еще в период Первой мировой войны какая-то часть шведского высшего класса: аристократии, офицерства, крупных финансистов, некоторых представителей торгово-промышленных кругов, проявляла ярко выраженные пронемецкие симпатии. Что касается представителей среднего класса, то, пожалуй, именно они решительно поддерживали взгляды и воззрения аристократии и армии. Многие из них принадлежали к так называемой партии Великодержавия, которая не расставалась с туманными мечтами о том, что великая победившая Германия сделает всех «германцев» господами в Европе, а то и во всем мире, и, следовательно, под предводительством Германии, Швеция сможет тем или иным мистическим образом вновь обрести былое величие, утраченное в связи с неудачными военными походами Карла XII, лишившими Швецию господства на Балтике. Этой партии шведского Великодержавия противостояли интеллектуальные круги страны, связанные со свободомыслием, либеральным и радикальным политическим мышлением. Именно представители этих кругов и проявили себя как подлинные друзья Норвегии, когда в 1905 году она разорвала унию со Швецией. Нет никаких оснований сомневаться в том, что Оскар II, будучи одновременно королем и Швеции и Норвегии, отнюдь не собирался идти войной против народа, который был его вассалом. У него было сохранившееся от Средневековья покровительственное отношение к Норвегии; несмотря на то что он был шведом до мозга костей, он, конечно же, любил Норвегию, как любит феодал своего младшего сына, ребенка, который доставляет ему хлопоты и не играет важной роли в семейной иерархии, но тем не менее это тоже его плоть и кровь. Неизвестно, разрешился ли бы конфликт между Норвегией и Швецией мирным путем, если бы шведская Левая партия, так же как и социал-демократы и значительная часть шведских интеллектуалов и деятелей искусства, не выступала столь решительно против войны и насилия в отношении Норвегии, являвшейся самой демократической страной на севере Европы, страной Ибсена и Бьёрнстьерне Бьёрнсона. Совершенно очевидно также, что если бы Норвегия и Швеция и в 1914 году оставались бы связанными властью общего короля, а Швеция была в этом союзе главенствующей страной, тогда бы, скорее всего, этот «братский народ» не преминул начать войну против нас на стороне Германии. Все мои шведские друзья принадлежали к либеральным кругам и разделяли политические взгляды социал-демократии. Многие из них были коммунистами вплоть до нападения СССР на Финляндию, которое открыло им глаза. Они осознали, что сталинский коммунизм — это всего лишь новое издание политики русского царизма, стремящегося к укреплению своей власти путем завоевания соседних стран и с помощью внутренней политики, заключавшейся в том, чтобы держать основную массу своего населения в состоянии полной зависимости и недееспособности. Эта политика характеризуется абсолютным безразличием к жизни отдельного человека, его благополучию, чего никогда не поймем мы, люди, принадлежащие христианскому и демократическому обществу, какими бы недостатками ни страдала наша демократия и наши христианские институты. Многие молодые люди, которые с присущим норвежцам и шведам идеализмом еще совсем недавно «верили в Россию», когда пришел час испытаний, бросились в Финляндию, чтобы стать там солдатами или гражданскими рабочими в войне против Сталина, злодеяния которого можно сравнить со злодеяниями Ирода, пытавшегося убить нашего Спасителя в колыбели. Однако было бы несправедливо утверждать, как часто говорит пресса, что война, развязанная Сталиным, была якобы направлена прежде всего против финских рабочих, против их домов, церквей, медицинских учреждений, зданий, помеченных знаком Красного Креста; хочу быть справедливой: бомбы были направлены в основном на сражавшихся на линии Маннергейма, при этом сотни тысяч простых русских солдат стали пушечным мясом, были уничтожены защищавшими свою родину финнами. Летом 1940 года на смену иллюзиям у шведских коммунистов пришло чувство горечи и ненависти по отношению к Советской России, разрушившей их надежды на построение рая на земле, того рая, который должен был наступить в Республике Советов, государстве рабочих и крестьян.