В 1929 году он попал в Париж. Первые ночи провел под мостами Сены, потом нашел русских, своих. Подружились двое безработных — Марк Осоргин и мой. Будущий мой. Сережа и Марк попали к младороссам, поселились на паях в захолустном отеле и стали жить. Не горюя о прошлом, не заглядывая далеко вперед, а в настоящем переходя от полосы неудач к удачам.
Сереже повезло. Он встретил в Париже Миловича — старого пражского знакомого. Милович взял Сережу в свой ресторан «поваренком». Через год он уже был помощником повара, а еще через два года Милович прогорел. С Марком Осоргиным они нанялись мыть окна в семнадцатиэтажном госпитале. Вознесенные в люльке, висели между небом и землей, драили до блеска большие госпитальные стекла.
Эта работа закончилась, Сережа сел на мель, а Марк подрядился рыть канавы для коммуникаций, едва не провертев, по его словам, дыру до центра Земли.
После мороки с канавами он сел на мель, а Сережу нанял мелкий хозяйчик из французов белить стены. Во всех этих случаях плата за труд апатрида соизмерялась с количеством совести у нанимателя. У хозяина выбеленных стен с совестью все оказалось в полном порядке. Марк сказал:
— Хватит ишачить!
И они весело прокутили заработанные деньги.
Позже Сережа стал работать в младоросской столовой и в летних лагерях поваром. Заработок получался до смешного маленький, но при этом выигрыш был иного рода. В летние месяцы не надо было ломать голову и тратить время на поиски работы, а главное, в лагере собирались свои, русские ребята. С ними легко и весело короталась жизнь.
13
Марк Осоргин. — Исповедь. — У графа. — Миля. — Браки совершаются на небесах
Через неделю Сережа пригласил меня в гости для более близкого знакомства с Марком Осоргиным, а также на приготовленную по замечательному рецепту камбалу под томатным соусом.
Сережа пропустил меня в чисто прибранную, но явно холостяцкую комнату и с порога предупредил:
— Марк Осоргин, заруби на курносом своем носу — это моя девушка. А ты, старый дамский угодник, можешь на нее только смотреть.
У Марка Осоргина был самый обыкновенный прямой нос, а вовсе не курносый. Глаза серьезные, и это придавало его облику некоторую значительность, хотя Сережа предупредил, что более легкомысленного человека трудно отыскать на белом свете. Марк выслушал Сережино предупреждение и уставился на меня, даже бросил свое занятие. Специальной машинкой он набивал табаком пустые папиросные гильзы.
— Что молчишь? — спросил Сергей.
— Только смотрю, — отозвался Марк, не моргнув глазом.
После этого мы стали смеяться. Я поняла, что здесь меня никто не обидит, что я пришла к хорошим и веселым людям.
Мы сели за стол, ели вкусную рыбу и запивали ее белым сухим вином. После второй рюмки я стала отказываться.
— Почему? — огорчился Марк, — оно же совсем не крепкое.
— Не могу больше.
— Жаль, — сказал Марк и пронес бутылку мимо.
Это было приятно. Я не любила, когда меня начинали уговаривать и заставлять пить.
Марк трещал без умолку.
— Сережа, — успевал он жевать, наливать, подкладывать еду в свою и чужие тарелки, — возблагодарим Всевышнего! Он послал нам не только телесную пищу, но и духовную! Внимание! Вот она — наша прекрасная собеседница. Пусть она расскажет нам захватывающую историю своей богатой приключениями жизни. Пусть это послужит назиданием для нас, бесшабашных!
Он вышел из-за стола, похлопал Сережу по плечу со словами «благодарствуйте, благодарствуйте!» — сел на кровать и снова начал возиться с табаком и гильзами. Там их было великое множество.
— Зачем вам столько? — спросила я.
— А это у меня такая работа. Набью тысяч пять, отнесу в лавочку мсье Лебелю, глядишь, за труды что-нибудь и перепадет. А как перепадет — поедем на Марну любоваться лоном природы. Вы любите рассматривать лоно природы, Наташа? Вы поедете с нами?
— Н-ну, если пригласят, — смутилась я, и вдруг захотелось, чтобы непременно пригласили.
— Какой разговор! — вскричал Марк и сбил пятерней густую шевелюру со лба, — конечно, пригласим. Вот и Сережа подтверждает. Так что собирайся.
Сережа подтвердил, глянул подобревшими глазами, а я даже не обратила внимания, как легко Марк перешел со мной на «ты». Он распечатал пачку табака и снова вернулся к требованию рассказать историю жизни.