— Нет, нет, мсье, вы сделали мне рекламу и доставили огромное удовольствие своей выдумкой. Лангусту я вам дарю!
В этот момент лангуста, распластавшись, сделала несколько судорожных движений в сторону Больших Бульваров.
— Счастливого пути! — махал рукой хозяин и весело хохотал.
Перед ним шевелился и переливался в лучах заката разноцветный, подаренный щедрым морем товар.
Я вынуждена была идти за своими великовозрастными хулиганами. Отступила на пару шагов и сделала вид, будто вся эта камарилья не имеет ко мне никакого отношения. Встречные французы издали начинали всматриваться, что эти ненормальные волокут за собой на веревочке, потом начинали хохотать. Псы рвались с поводков обнюхать незнакомый предмет, хозяева с трудом их удерживали. Безобразие! Срам!
Лангуста тащилась нерешительно. Ей хотелось к морю, под камешек в прозрачной воде. Там найти спасение от мучителей. Ни сном ни духом не ведала она, что поблизости нет никакого моря, что волокут ее, бедняжку, прямым ходом в кастрюлю с кипятком. Все чаще замирала она, обвисала, задумчиво шевеля многочисленными суставами и усиками. Я пыталась уговорить ребят:
— Хватит уже, довольно. Ну почудили, пора и честь знать!
Сережа оборачивался и скалил зубы:
— Какая ты все же зануда, Наташка!
Наконец они дотащили лангусту до ближайшего бистро. Хозяин встретил их с восторгом.
— О-ля-ля! Впервые вижу: ужин клиентов идет пешком!
Потом мы сидели за столиком на тротуаре, пили пиво и ели прекрасно сваренную лангусту.
В другой раз, слава Богу, без меня, в каком-то ресторане они втроем с Олегом Павловым изображали из себя краслетчиков. Спровоцировал официант. Косился, косился, не выдержал:
— Мсье, один из вас удивительно похож на портрет советского летчика во вчерашней газете.
И нахальная тройка с деланным смущением подтвердила: да, они и есть те самые советские летчики, о которых писалось во вчерашней газете.
Им было оказано особое внимание. Официант шепнул соседним столикам, какие важные персоны посетили их ресторан, французы подходили чокаться, желали успехов. Мнимые краслетчики наклюкались по этому случаю весьма изрядно.
Выслушав Сережин рассказ, я нахмурилась, а мама весело смеялась и уверяла зятя, что он допустил большую ошибку, не сделавшись артистом.
— Вот видишь, — поучительно говорил Сережа, — Надежда Дмитриевна меня понимает, а ты — нет. Если бы не твоя мать, в жизни бы на тебе не женился.
Но от всей этой забавной истории осталось у них тяжелое чувство. Им было обидно вспоминать восторг и умиление французов перед советскими красными летчиками.
Однажды Сережа вернулся с работы на удивление рано. Часов семь вечера всего было. Расстроенный, злой. Он вдребезги разругался с графом и ушел от него. Его сиятельство урезал наполовину и без того минимальный заработок. Недели три Сережа просидел без работы, потом, к великому облегчению, наступило лето. Младороссы совместно со спортгруппой решили устроить большой лагерь и пригласили Сережу поварить. Он ехал в лагерь работать, я, по случаю начавшегося мертвого сезона, отдыхать.
Поселились в отдельной палатке на краю лагеря. Я порывалась помогать Сереже и Марку на кухне, но меня безжалостно прогоняли.
— Иди, иди, без тебя управимся.
Сережа добавлял:
— Кому сказано — брысь!
В то лето, в лагере близ Кавалер, мы с удовольствием окунулись в атмосферу розыгрышей и мистификаций.
Младоросскому дому принадлежал автомобиль, старая развалюха неизвестной марки, прозванная «Мишкой». Это была страдающая ревматизмом довольно большая легковая машина, готовая в любую минуту развалиться. Приставленный к «Мишке» шофер Виктор Пащенко большую часть времени проводил, лежа на земле и ковыряясь в ржавых потрохах машины. В редкие дни, когда на «Мишку» находило просветление, и он переставал судорожно чихать и кашлять, мы нагружались в него вповалку так, что нижние пассажиры начинали требовать возмущенными голосами, чтобы с них убрали лишние колени и локти, и ехали осматривать живописные уголки Средиземноморского побережья.
А то вдруг в самом центре лагеря, фыркая и стуча каким-то загадочным клапаном, появлялся «Мишка», битком набитый черномазыми дикарями в экзотических пальмовых юбочках и венках из веток мимозы. Дикари выскакивали из машины, начинали весело плясать и выкрикивать гортанные песни на непонятном языке, гоняться за визжащими девчонками. Наши вопли были вполне обоснованными — дикари мазались обыкновенной сажей.