— Вот что, дорогие мои, давайте раньше времени не впадать в панику.
Тетя Ляля моргнула, как птица, и перевела дыхание.
А мне некогда было предаваться волнениям, у меня были свои заботы. Накормить маму и всех остальных, прибрать в комнатах, постирать. Завозилась дотемна, легла позже всех. Ночь прошла спокойно, под утро приснился сон.
Будто стою возле станции метро Распай, а мимо проходят, выстроившись в затылок, долгие вереницы людей. Они делают петляющие круги, медленно спускаются в метро по ступенькам вниз, исчезают в глубине. Но людей не становится меньше. Все новые партии прибывают с соседних улиц, и всех постепенно поглощает станция метро. Силюсь разобрать, о чем они говорят, жду вести, знака, но не могу уловить ни слова. Бубнят, бормочут, гул стоит над толпой. Изредка человечьи голоса прерываются автомобильными гудками. Недоумеваю: зачем машины? Машины не могут спуститься по ступенькам в метро и ехать потом в вагонах, как люди.
И еще я знаю: надо немедленно уходить отсюда. Не стоять, не смотреть, не вслушиваться, иначе меня вместе с ними со всеми засосет вниз, а этого никак нельзя допустить. И не могу сдвинуться с места.
Толпа движется быстрей, быстрей, люди уже не бегут — пролетают по воздуху, вытянувшись в длину. Страх охватывает меня, я подпрыгиваю вверх, лечу и… просыпаюсь. Слава тебе господи, это всего только сон!
Но стоило осознать пробуждение — новый страх охватил меня. Рука невольно потянулась к Сереже, нашарила его руку.
— А? Что? — отозвался он, немедленно проснувшись.
— Послушай, что это? — прошептала я.
Пригрезившиеся во сне голоса, невнятное бессмысленное бормотание, нелепые автомобильные гудки — весь набор жутких шершавых звуков наяву наполнял нашу темную зашторенную комнату, полз из углов.
Сережа вскочил с кровати, откинул светомаскировку. Черная штора упала, повиснув одним концом на гвозде. В комнату вошло утро, рассветный серенький полумрак. Я перевела дух. Напугавшие меня звуки шли, конечно же, с улицы, но в них не было ничего мистического. Обыкновенные человеческие голоса, обыкновенные автомобильные гудки.
— Иди сюда, — позвал Сережа.
Я поднялась с кровати, подошла к распахнутому настежь окну.
Внизу, прямо под нами, по Жан-Жорес, текла толпа. Она не имела ни начала, ни конца, — чудовищное человеческое месиво. Казалось, оно вылилось со всего Парижа в наш бульвар, заняло все его пространство и двигалось по направлению к югу из города вон.
Не было слышно отдельных голосов, не было криков. Но оттого, что людей было так много, такое множество ног ступало по мощеной дороге — шшах! шшах! — шум стоял неимоверный.
Вкрапленные в толпу, вместе с людьми двигались автомобили. Иногда, потеряв терпение из-за невозможности ехать быстрее, а только со скоростью пеших, то одна, то другая машина начинала истошно сигналить, но это не производило на идущих ни малейшего впечатления. Да и при желании толпа не могла расступиться, люди шли почти вплотную друг к другу. Бунтующие автомобили смирялись, продолжали покорно двигаться вместе с людским потоком, и, казалось, не моторы влекут их вперед, а человеческий напор с боков и сзади.
Глаза мои наполнились слезами, я прижала ладони к щекам. Сережа обхватил мои плечи.
— Французы уходят из Парижа!
— Да, — беззвучно отозвалась я.
И без него я поняла, что это такое. Я стояла и смотрела вниз, словно под гипнозом.
Быстро светлело летнее небо. Становились различимыми лица в толпе. Многие женщины толкали перед собой коляски с детьми. Обложенные пакетами и сумками дети спали, убаюканные однообразным шарканьем.
Кто налегке — тем было проще. Они, как муравьи в щели, проскальзывали в наиболее выгодные места, в крохотные просветы. Другие, напротив, шли, согнувшись под тяжестью мешков, тюков, рюкзаков. Кто-то впрягся в тележку, груженную чемоданами и домашним скарбом. А там еще и еще, их было много, догадливых людей с тележками. На одной заметила двух белобрысых ребятишек. Они с любопытством вертели белыми головками, страшно довольные путешествием в такую рань. Но в большинстве случаев дети шли пешком, за руку с родителями. Малыши беззаботные, старшие серьезные, деловитые.
В маминой комнате что-то звякнуло. Я схватила, не глядя, какую-то тряпку и поспешно вытерла лицо.
— Не видно, что я плакала? — спросила у Сережи.
Он с усилием оторвался от окна, глянул, покачал головой. Я побежала к маме.
Она смотрела испуганно, приподнялась на одном локте, а другой слабой рукой убирала со лба седые пряди, но они все равно падали на лицо.