Целую тебя, моя родная, дорогая, крепко-крепко. Хотелось бы удобно сесть на диване с тобой и Петей рядом, и говорить, говорить. Он очень обрадовался твоему письму.
Поцелуй за меня нежно Нику и скажи, что тетя Ляля всегда ее помнит и всем рассказывает, какая у нее есть чудная девочка, внучатая племянница. Сереже передай мой привет и пожелания здоровья. Тебя еще много раз целую, моя девочка. Будь здорова и счастлива, и не забывай твою старую тетю Лялю».
На это письмо она до сих пор не ответила. Сергей Николаевич снова посоветовал прекратить переписку с Парижем. Наталья Александровна спорила, не соглашалась, потом смирилась и дала слово не писать ни подругам, ни тетке без его согласия.
Надо сказать, январь и февраль на Мельниково были богаты на письма. Муся Назарук даже позавидовала Наталье Александровне.
— Ну, вы счастливая, вам обратно письмо.
Полученное «обратно» письмо оказалось довольно забавным. В первый миг, когда Сергей Николаевич вскрыл конверт, адресованный ему, Наталья Александровна ничего не могла понять.
«Привет из Крыма!
Дорогие Сергей Николаевич и Наталья Александровна, здравствуйте!
Пишет вам Матвей Ильич Перевезенцев, если вы меня еще помните».
— Кто это? — перебила чтение Наталья Александровна.
Сергей Николаевич оторвал взор от написанных аккуратным, немного детским почерком, строк.
— Как — кто? Неужели ты не помнишь? Евангелист Матвей, на четвертом участке в совхозе.
Наталья Александровна коснулась пальцами лба.
— Господи, конечно, помню, читай дальше.
«Как поживаете? Как идут ваши дела? Хорошо ли вы устроились на новом месте?
У нас все по-старому. Комната ваша стоит пустая, с тех самых пор, как вы уехали. Никто к нам не хочет. А меня Ольга моя пилит, чтобы переехать в Алушту. Оно бы и ладно и работы мне больше будет, да жить, спрашивается, где? Хатки считать? На Рождество ездили с Олей в Симферополь, стояли службу, записали всех родных и знакомых батюшке помолиться во здравие. Вы уж, Сергей Николаевич, простите за самоуправство, но мы и Вас, раба божьего записали, и жену Вашу, Наталью, и доченьку Вашу, Викторию тоже записали, пускай Вы и не верите в господа Бога нашего Иисуса Христа.
А у меня к Вам, Сергей Николаевич дело, хоть Вы, может, над нами и посмеетесь. Переругались мы с Трофимом и Настей насчет французской игры в белот. Забыли, сколько очков, за сколько карт положено объявлять. С того игра у нас и не клеится. Отпишите нам, сделайте милость, полные правила игры. Вечера у нас, сами знаете, долгие, деваться некуда, вот и маемся дурью, прости, Господи.
А в совхозе у нас тоже все по-старому. Директор наш, Петр Иванович, хороший человек, а в эту зиму совсем голову потерял. Есть тут, на втором участке, бабенка одна, Манька. Шустрая бабенка, шалавистая. Так Петр Иванович и давай за этой Манькой ухлестывать, и давай ухлестывать. Чуть свет, он уже на втором участке. Жена даже на развод подавать хотела, но парторг новый вмешался, усовестил обоих, помирил.
А еще, Сергей Николаевич, плачь — не плачь, померзли все Ваши цитрусы, лимоны и апельсины. Не знаю, как у вас, на Донбассе, а у нас зима была дюже холодная. Да еще до февраля без снега. А потом как пошло валить, как пошло валить, верите — нет, неделю в центральную усадьбу не могли пробиться, девочки в школу не ходили.
Из-за лимонов главного агронома из партии исключили, хотели под суд отдать, за вредительство. Но Петр Иванович отстоял, мол, не вредительство, а сплошные климатические условия.
Слыхал краем уха, что больше лимоны в Крыму сажать не будут.
На этом заканчиваю свое письмо, Ольга и соседи все вам кланяются и передают привет. Таня и Вера доченьку вашу помнят и скучают.
На этом остаюсь ваш Матвей Перевезенцев. Пишите и не забывайте».
Сергей Николаевич ответил сразу, расписал подробно правила игры. Он отнесся к просьбе Матвея Ильича со всей серьезностью. А вскоре пришло еще одно письмо из Крыма. На этот раз от Риммы Андреевны.
«Здравствуйте, дорогая Наталья Александровна!
Ваше письмо обрадовало меня несказанно. Все эти дни куксилась и хандрила, а прочла ваше послание, и словно глотнула свежего воздуха.
Если говорить в буквальном смысле слова, то свежего воздуха у нас тут хватает в избытке. Один за другим следуют злейшие шторма и сыплет противный мокрый снег. Короче говоря, из дому носа не высунешь, а о том, чтобы пойти куда-нибудь и речи быть не может.
А помните наши прогулки? Тот заброшенный санаторий, представьте себе, мне даже во сне однажды приснился. Беда мне теперь, — с вашим отъездом в походы ходить будет не с кем. Наших мещанствующих дам, директоршу и агрономшу никакими силами в горы не выманишь.