С минуты на минуту могли прилететь академики, генералы и руководители правительственных органов. И пришелец, очень похожий на директора стройконторы Удалова, сидит привязанный к креслу и подвергается непристойному допросу.
И хоть пришелец, растирая поврежденные веревкой руки и стряхивая с себя штукатурную пыль, упавшую на него после столь неудачной стрельбы в кабинете Карася, делал вид, что не обижается, Батыев с каждой секундой все более проникался справедливым гневом на этого идиота Карася, не говоря уже о КГБ в целом. Но с КГБ взятки гладки. Они всегда при исполнении. А вот с Карася мы спросим. Без снисхождения.
– Ты чего ему подсовываешь! Ты чего подсовываешь нашему дорогому инопланетному гостю! – воскликнул Батыев, отводя в сторону толстую руку Карася со стаканом воды.
– Она кипяченая, – только и мог сказать Карась.
– У тебя что, представительской нет? У тебя, хочешь сказать, в нижнем ящике стола нет бутылки коньяка «Двин»?
– «Двина» нет, – бормотал Карась, потому что наступил его последний час. – Есть «Мартель», на областной конференции давали.
– А ну!
Карась изогнулся и извлек из нижнего ящика стола бутылку французского коньяка большой выдержки и начал зубами скусывать пробку. Один из незнакомцев элегантным, привычным движением вынул бутылку изо рта у Карася, свинтил пробку, второй незнакомец поднес стакан, и тот тут же был наполнен коньяком.
Товарищ Батыев лично поднес стакан Удалову.
– Примите, – сказал он. – С дороги никогда не мешает.
– Ну что вы, – сказал Удалов. – Днем, в рабочее время…
Карась, которому никто ничего не объяснил, все еще держал Удалова за американско-китайского космического шпиона и полагал, что поведение товарища Батыева объясняется в первую очередь тем, что к врагам угодил какой-то наш космонавт и его нужно срочно выменять, пока не наговорил там лишнего. А может быть, думал он, произошло какое-нибудь потепление в международном климате и этого шпиона вовсе решено сделать общим международным героем. А вот мысли о том, что есть жизнь на других мирах, Сеня Карась не допускал, потому что не мог смириться с тем, что Земля круглая. Он про все знал, читал газеты и так далее, отмечал вместе со всем народом День космонавтики, но в душе считал Землю плоской, а остальное – требованиями текущей политики.
– Не отказывайтесь, – настаивал товарищ Батыев, поднося стакан к самым губам Удалова. За стеклами импортных очков его глаза сверкали строго, как на квартальном совещании по сельскому хозяйству.
– Только если за компанию, – сказал Удалов наконец. – Только если с вами.
Громкий вздох облегчения вырвался из груди Батыева. Пришелец не сердился!
Батыев сделал пальцами знак, и незнакомец тут же налил во второй стакан и ему.
Карась пытался из бутылки слить себе в третий стакан, но незнакомец ему не позволил. Он знал, кто тут прав, кто виноват.
– Закуску, – приказал Батыев.
Карась засуетился, позвонил Марии Пахомовне, и та принесла из холодильника на тарелочке чуть подсохшие бутерброды с семгой. Сделала она это моментально, потому что обрадовалась облегчению в судьбе Корнелия Ивановича, которого по необразованности хотели посчитать за американского шпиона. Когда она выдала тарелочку и вернулась к себе в приемную, то сказала Ксении, ожидавшей на кожаном диване:
– Сердце мне подсказывает, что все образуется. Твоего Сам из стакана поит.
– Лучше бы отпустил. Я сама ему поднесу дома, – сказала Ксения. – Где ты видела, чтобы главгор простого директора стройконторы из рук поил? Не кончится это добром.
Не могло быть более ошибочного мнения. Батыев выпил с Удаловым. От французского коньяка перехватило дух, и, прежде чем приняться за бутербродики, пришлось им похватать с минуту воздух ртами, как рыбам на суше. Но ничего, обошлось. Оба они были привычные.
Батыев искательно поднял взор к ополовиненной бутылке. Карась сказал: «С легким паром», дверь распахнулась от удара, так что все подскочили, а незнакомцы схватились за бедра – хотели достать табельное оружие, да не успели, и ворвалась на этот раз Ксения, которая поняла, что с переменой начальства есть надежда отспорить мужа.
– Снимай штаны! – закричала она, тяжело дыша, отчего ее полная упругая грудь бешено вздымалась. – Я покажу.
Батыев стоял, двигал ртом, но произнести ничего не смог. Удалов хотел было сказать, объяснить, но от принятого коньяка произошла временная местная анестезия языка. Карась зажмурился. Незнакомцы все еще рассуждали, стрелять или не стрелять, как Ксения завопила снова: