Ребекка приехала заранее. Она зашла выпить чашку чаю в маленькое кафе возле Голландского парка. В воздухе висел табачный дым, а чай пах помоями, но она, не обращая на это внимания, все равно проглотила его. Женщина, с усталым видом сидевшая за соседним столиком, накладывала макияж — изо всех сил терла щеки и лоб серой пуховкой, раз за разом выскребая ею остатки пудры из почти пустой пудреницы. Потом пудреница отправилась в сумочку, а вместо нее женщина достала баночку с румянами. Она тоже была практически пустая. За румянами последовали тушь и губная помада. Ребекка отчаянно жалела, что у нее нет с собой карандаша, чтобы запечатлеть ее преображение, движения пуховки, то, как она сжимает и выпячивает вперед губы, как, нахмурившись, придирчиво смотрится в зеркало. Закончив, женщина встала из-за стола и разгладила платье на бедрах. Потом, пошатываясь на высоченных каблуках, вышла из кафе.
Ребекке надо было подождать еще примерно полчаса; этот район был хорошо ей знаком, так как она жила здесь после разрыва с Майло, поэтому она решила немного прогуляться. Она прошла мимо кафе, в котором иногда завтракала, если не могла заставить себя перешагнуть порог гостиничного ресторана, мимо маленькой галантерейной лавки, где покупала чулки и пуговицы. Оглядываясь назад и вспоминая себя прежнюю, она ощущала одновременно жалость и раздражение. Она была такой растерянной, такой уязвимой.
Ребекка пошла дальше. Лондон выглядел унылым, обветшалым. Лишь некоторые здания не пострадали от бомбежек, от многих остались одни остовы. Между домами зияли пустыри, иногда с воронками от бомб, засыпанные мусором, осколками кирпича, щепками и камнями. Руины зарастали высокой зеленой травой. Тут же играли дети в грязной, слишком тесной или, наоборот, не по размеру большой одежде; кофточки у девочек были в дырках, шорты у мальчишек вытертые или залатанные. Они толкались, задирались, дразнили друг друга, бегая среди развалин. Мальчишка лет восьми мочился в лужу; его тощее крысиное личико было сосредоточенным и злорадным.
Ребекка поняла, что сбилась с дороги. Целые улицы исчезли с лица земли, здания, по которым можно было ориентироваться, стали неузнаваемы. Дети, похоже, заметили ее растерянность. Один мальчишка остановился на вершине большой горы мусора, а девочка, толкавшая перед собой каркас коляски с колесиками, уставилась на Ребекку. Что-то упало в лужу у нее за спиной — один из детей бросил в Ребекку камнем. Мальчишка наклонился и поднял с земли обломок кирпича. Ребекка заметила, что у девчонки радостно загорелись глаза. Та пальцами подхватила юбку и пошла рядом с Ребеккой, преувеличенно виляя бедрами и надувая губы. Остальные дети разразились хохотом. Обломок кирпича попал Ребекке в спину, и она прикрикнула на мальчишку; все они стали кричать и улюлюкать у нее за спиной, словно одичавшие скворцы.
Наконец, она поняла, где находится, — до лечебницы оставалось всего пару минут пешком. Ребекка отряхнула грязь с плаща там, где в нее попал кирпич, и вошла в холл. Ее мать, исхудавшая и съежившаяся от болезни, лежала на подушках — аккуратно причесанная, в своей лучшей ночной рубашке. Ребекка приехала специально, чтобы выяснить, хочет ли мать вернуться домой или предпочитает остаться здесь. Однако беседа пошла не по плану: миссис Фейнлайт была на удивление разговорчивой, явно в приподнятом настроении. Ребекка уже читала газету? Война подходит к концу. Там есть один абзац… — Ребекке пришлось пролистать всю газету, отыскать нужную статью и прочитать ее вслух. «Ну?» — выжидающе спросила мать, глядя на нее, и Ребекка сказала: «Да, это просто потрясающе, правда, мама?» Потом миссис Фейнлайт взялась рассказывать длинную историю об одной медсестре родом из Шрусбери, где она сама жила когда-то в детстве. Рассказ не увенчался никаким заключением, вместо этого мать закрыла глаза и неожиданно заснула. Через несколько минут в палату постучалась сиделка и сказала: «Похоже, вы слишком утомили ее разговорами». Было уже четыре часа, поэтому Ребекка поцеловала мать и вышла из комнаты.
Она подумывала еще раз переговорить с кем-нибудь из врачей, но потом отказалась от этой идеи, понимая, что разговор не имеет смысла. Решать предстояло им с Мюриель; в понедельник она начнет обзванивать агентства, предоставляющие сиделок. Если мать захочет вернуться домой, надо будет кого-то для нее нанять. Ребекка будет навещать ее во время учебного года, а Мюриель — на каникулах.