Отшвырнув сигарету, офицер скомандовал:
— Подведите его к стене.
Голос у него оказался сильным и звонким. Несмотря на явную молодость, было видно, что он привык приказывать, и знал, что его приказ будет исполнен незамедлительно.
Штабс-ротмистра Починкова подвели к тюремной стене. Только сейчас, приблизившись к ней на расстояние вытянутой руки, он смог увидеть, насколько щербата стена. Сколько же народу возле нее расстреляли… Сто? Двести? А может быть, тысячу?..
Расстрельная команды вытянулась в строй.
— Можем завязать вам глаза, — предложил офицер.
Штабс-ротмистр усмехнулся:
— Ваша любезность не знает границ. Не утруждайтесь. Помру как-нибудь без ваших предложений.
— Дело ваше, — равнодушно пожал плечами офицер. — Может, вы имеете последнее желание? Постараюсь исполнить, если это будет в моих силах.
— Не играйте в благородство, это вам не к лицу. Впрочем, не хотел бы умирать со связанными руками. Если это вам ничего не стоит, снимите с меня кандалы! Хочу умереть свободным.
— Снимите с него наручники, — приказал офицер.
Подошедший надзиратель, повернув крошечным ключом в замке, снял с Георгия наручники и отошел в сторону.
— Готовьсь!
«Главное — не зажмуриться», — штабс-ротмистр Починков приподнял подбородок, стараясь смотреть выше.
— Целься! Пли!!
Прозвучал залп, от которого заложило уши. Из стволов винтовок поднимался темно-серый дымок от сожженного пороха. К своему немалому удивлению, Починков продолжал стоять на ногах. Говорят, что умирающие совершенно не чувствуют боли, но он знал, что через мгновение он рухнет бездыханным.
Вдруг неожиданно офицер подошел к штабс-ротмистру и сочувственно спросил:
— Как вы себя чувствуете?
— Для расстрелянного я чувствую себя вполне удовлетворительно.
— Извините, что я подверг вас такому нелегкому испытанию, но это было необходимо. Вы свободны!
— Это такая большевистская шутка, чтобы расстрелять меня завтра? Нет уж, стреляйте сейчас! Для меня один день ничего не решает.
— Я обладаю большими полномочиями и вправе решать, что с вами делать. А мои намерения таковы… Можете идти на все четыре стороны!
— Кто вы?
— В пятнадцатом году в штабе фронта я возглавлял отдел военной контрразведки. Сейчас занимаюсь тем же самым, но уже при нынешнем правительстве.
— И в каком вы звании?
— Подполковник.
— Какими словами мне благодарить вас?.. Господин подполковник… или, может быть, все-таки товарищ подполковник?..
Военный контрразведчик сдержанно улыбнулся:
— Можете называть меня господин подполковник, а можете товарищ Куракин. Как вам заблагорассудится, я не обидчивый.
— И каково это — предавать Россию… товарищ Куракин?
— Вы заблуждаетесь, господин штабс-ротмистр, Россию я не предавал. Я как раз служу России. А какого она будет цвета: белого или красного, для меня не имеет значения. Главное, чтобы она была! Так куда вас отвезти?
— Если вам не трудно, отвезите меня к моей невесте. Я давно ее не видел. Хочу забрать ее с собой, а дальше пусть будет так, как будет.
— Вы говорите о Марии Разумовской? — спросил Куракин.
— Именно о ней, — удивленно протянул штабс-ротмистр. — Вы с ней знакомы?
— Да. Это она попросила меня сделать все возможное, чтобы вытащить вас из «Крестов». И хорошо, что я успел. Иначе вас сегодня расстреляли бы.
— Как она узнала, что я в «Крестах»? — глухим голосом спросил Починков.
— Я ей сообщил об этом… Просматривал списки поступивших в «Кресты» и натолкнулся на ваше имя. Решил проверить, действительно ли вы тот самый Починков, о котором она мне как-то обмолвилась… Мне известно, насколько вы с ней были близки. Так что я не могу отвезти вас к Марии. Теперь она — моя жена…
Лучше бы вы меня расстреляли, подполковник. Почему вы этого не сделали? — простонал штабс-ротмистр. — В этом перевернутом мире Мария оставалась последней моей отрадой. Теперь я не знаю, что мне делать, — отвернувшись, произнес Починков.
— Я это сделал потому, что дал слово офицера спасти вас.
— Вы хотите сказать, красного офицера?
— А разве честь офицера имеет какой-то цвет? И своих убеждений я не поменял… Об этом знают и те, кто доверил мне защищать безопасность России… Давайте я вас все-таки выведу за пределы «Крестов», а там вы уж сами решите, куда вам следует идти. И не испытывайте моего великодушия, оно не безгранично… А дорогу к Марии забудьте навсегда! Такое решение будет лучшим для нас всех! Она уже сделала свой выбор и вряд когда-нибудь его изменит.