Следовало проявить учтивость и согласиться с гостем, но Фредерик, считавший себя большим знатоком вин, в отличие от профессора отдавал предпочтение итальянским. В особенности тем, что были произведены в южных регионах Италии, полагая, что благодаря жаркому солнцу они имеют более фруктовый и насыщенный яркий вкус.
— Итальянские сухие и даже сладкие красные вина весьма неплохие. Взять хотя бы Амароне, Речото! А какие у них прекрасные красные игристые вина — Бракетто, Палестро…
— Профессор Бунт с интересом посмотрел на хозяина дома, даже отложил в сторону вилку, давая понять, что готов принять вызов.
— Вижу, что вы тоже обожаете вина и неплохо в них разбираетесь. Могу вам сказать, что великие французские вина вы можете встретить в любом регионе Франции, будь то долина Луары или Бургундия. В Италии такого разнообразия встретить невозможно.
Митчелл-Хеджес улыбнулся:
— Сдаюсь, профессор, перед вашей просвещенностью. Уверен, что и в области виноделия вам нет равных. — Кирилл Бунт подцепил вилкой кусок сыра и с аппетитом его съел. — Но ответьте тогда, почему же он все-таки не продал икону раньше? Что ему помешало?
— Он запрашивал за нее очень высокую цену.
— А сейчас снова решить ее продать?
— Первоначальную цену он сбавил едва ли не в два раза. К тому же, сейчас он очень нуждается в деньгах. Его сегодняшнее положение не из лучших. Его финансовые дела ухудшились с началом войны, а во время войны стали и вовсе катастрофическими. Для того, чтобы хоть как-то улучшить ситуацию, Норман Вейц будет вынужден распродать часть своего имущества, кое-какие раритеты, включая Казанскую икону Божьей Матери.
— Если дело обстоит именно таким образом, то я готов купить у него эту икону за пятьдесят тысяч фунтов стерлингов. Как вы думаете, он согласится на такую сумму?
— Сейчас у Вейца столь печальное положение, что выбирать ему не приходится… Сегодня же сообщу ему о вашем решении… Какое восхитительное белое вино, особенно под рыбу!
— Знаете, у меня имеется одна коробка Шато, если для вас не будет обременительно, то я бы с удовольствием вам ее подарил.
— А вы шутник, Фредерик, — расхохотался профессор. — Когда это было, чтобы коробка Шато была обременительной… — Немного подумав, он продолжил: — Полагаю, что имеется еще одна причина, по которой Вейц хочет расстаться с иконой.
— И какая же? — археолог с интересом посмотрел на профессора.
— Эта икона слишком велика для его дома, — серьезно произнес профессор. — Она не помещается в его стенах.
— Вот как… Очень неожиданно. В моем замке ей будет достаточно места, — он обвел взглядом свой кабинет, напоминающий императорский зал.
— Надеюсь, что так. Впрочем, вы это сами поймете, когда икона Богородицы окажется в вашем прекрасном замке, — сдержанно сказал Бунт.
Через несколько дней Казанская икона Божьей Матери перекочевала в замок Фарли, в котором среди артефактов, собранных по всему миру, хозяин выделил для нее целую стену.
Поначалу приобретенная икона не произвела на Митчелла-Хеджеса того впечатления, какое испытывали верующие на протяжении многих сотен лет, глядя на ее Чудотворный образ. Но чем больше он на нее смотрел, тем объемнее и сильнее становилось восприятие. Пришло понимание того, что это не только великая икона, а еще гениальное произведение искусства, не имевшее себе равных. Часами простаивая перед Богородицей и глядя на ее смиренный образ, Фредерика невольно начал ощущать, что ведет с нарисованным образом мысленный диалог, и что большие скорбные глаза, взирающие на него с деревянного полотна, знают его самые потаенные мысли.
И в какой-то момент Фредерик вдруг осознал, что Чудотворная икона не может принадлежать только ему, и тогда он распорядился установить икону в старинной часовне замка, на которую выходили окна его кабинета, и куда мог зайти каждый верующий.
Все-таки профессор был прав: Чудотворная икона не поместилась в его огромном кабинете.
Вскоре о Казанской иконе Божьей Матери прознала русская община. Сначала по одному, а потом группами, верующие стали наведываться в замок, где бесконечно ворчливый слуга отводил богомольных к часовне, в которой они могли убедиться в подлинности Чудотворной Казанской иконы Божьей Матери. Среди прибывавших было немало священников и аристократов из русской императорской свиты, выброшенных на английский берег штормами революции. Крестясь, они робко стояли у входа в часовню, опасаясь разочарований, а потом, признав в ней Явленную икону, которую им доводилось видеть прежде, не стесняясь слез, подолгу молились и покидали часовню просветленными.