Есть среди всех этих дел и так называемые персональные, а между ними встречаются и такие, что даже самые многоопытные из членов бюро становятся в тупик. Как будто камень попадет под косогон комбайна и полоснет железным скрежетом прямо по сердцу. Жизнь, иногда подбросит такое, что лучше бы этого и не знать.
Даже всегда уравновешенный секретарь райкома Егоров вдруг закричал на инструктора таким тонким голосом, что все втянули головы в плечи:
— Надо же, товарищ Сухарев, хоть как-то концы с концами сводить!
Между тем ничто не предвещало этой бури. Начальник районного производственного управления Неверов, дотрагиваясь ладонью до своего бока, жалобно попросил Сухарева перед тем, как тот начал свой отчет:
— Ты только, Костя, покороче. Никитина мы, слава богу, знаем А у меня, стоит обеденное время пропустить, печенка сразу начинает восставать.
…Обычная поездка, обычный зондаж настроения людей перед очередным отчетно-выборным собранием в колхозе. И показатели, которые Сухарев вычитывал из своих записей, разложенных в распахнутой на две стороны папке на столе, говорили сами за себя.
— Двадцать восемь центнеров с каждого гектара зерновых, по четыреста сорок центнеров зеленой массы кукурузы, по три тысячи сто одному килограмму молока с фуражной коровы, — лишь изредка заглядывая в папку, почти наизусть, читал Сухарев.
— Никитин есть Никитин, — бросил председатель райисполкома.
— Если б у нас все председатели были такие, — подтвердил райпрокурор Нефедов.
— Яйценоскость кур… — явно радуясь и своей осведомленности и своему молодому звучному голосу, продолжал Сухарев.
— Вот вам, Антонина Ивановна, и наглядная иллюстрация к нашему последнему разговору о роли личности предколхоза, — вполголоса сказал редактор райгазеты Прохоров, наклоняясь к своей соседке Коротковой.
— Но и Никитин не всегда был Никитиным, — возразила она, отводя рукой упавшие на лоб темные седеющие пряди.
— Все-таки ты закругляй, — напомнил инструктору Неверов, снова потрогав ладонью свой бок.
Но и после этого напоминания тот, пожалуй, еще долго продолжал бы вычитывать все показатели, которые привез из бирючинского колхоза в своей папке, если бы секретарь райкома с удовлетворением не прервал его:
— А значит, и настроение колхозников по кандидатуре Никитина на новый срок не может вызвать…
Здесь-то инструктор и щелкнул металлической змейкой на своей пупырчатой, ядовито-зеленого цвета папке.
— Вот этого, Алексей Владимирович, я бы не рискнул сказать.
Все стулья и пружины дивана в кабинете у секретаря райкома так и заскрипели.
— Это, называется, отмочил.
— Начал за здравие, а кончил…
— Если мы такими преседателями, как Никитин, начнем разбрасываться, наш район далеко не уйдет.
Тогда-то и секретарь райкома Егоров, изменив своей обычной сдержанности, закричал дребезжащим фальцетом:
— Надо же, товарищ Сухарев, хоть как-то концы с концами сводить! — И, взяв себя в руки, продолжал своим обычным голосом, только скулы у него как будто затлелись: — Если судить по вашей же информации, то и по урожайности и по ежесуточному привесу дела в колхозе имени Буденного идут еще лучше, чем в прошлом году, и вы же предлагаете Никитина не рекомендовать…
Бедный инструктор совсем растерялся. Если бы знал он, что слова его произведут такой взрыв на бюро, он, быть может, и не произносил бы этих слов. Тем более, что все это не имело прямого отношения к возложенному на него поручению перед поездкой в колхоз. Под обстрелом реплик, которые сыпались на него со всех сторон, Сухарев взмолился:
— Я же ничего такого не сказал. Лично у меня против кандидатуры Никитина возражений нет. Колхоз при нем явно идет в гору. Не мошенник, не бюрократ.
— Так что же вы все-таки имели в виду? — Недоумевая, спросил: Егоров. — Может, пьет?
Опережая Сухарева, на этот вопрос ответил председатель райисполкома Федоров:
— Не больше, чем другие.
— Только по праздникам, — подтвердил и Сухарев.
Суживая глаза, Егоров скользнул ими по серовато-сизому, с красными прожилками лицу Федорова, но ничего не сказал и вновь повернулся к Сухареву. Тот стал виновато пояснять:
— Вы, Алексей Владимирович, не совсем правильно меня поняли. Я хотел только сказать, как бы нам там не напороться на неприятность. Там у них среди колхозников раскол. Многие, конечно, будут за Никитина, но есть и против.
У Егорова двумя углами заострились брови:
— Теперь я вообще отказываюсь что-нибудь понимать.
На коротко остриженную голову инструктора снова обрушился град уничтожающих реплик:
— Он и сам себя не поймет.
— Не может без своих кандибоберов.
— Тебе, Костя, пора уже эту комсомольскую закваску бросать, — посоветовал инструктору Неверов.
Сухарев едва успевал поворачиваться из стороны в сторону. Лишь одна Короткова попробовала заступиться за него:
— Вы же не даете человеку кончить.
Металлическая змейка на папке у Сухарева щелкнула в третий раз.
— Ну, а как бы прореагировали члены бюро, если бы к вышесказанному я добавил, что Николай Яковлевич Никитин с Антониной Ивановной больше не муж и жена?
Как по команде, все оглянулись на окно с четко врезанным в него, как в раму, яром над Задоньем, уже заметно изменившим с: приходом осени свою окраску.
Уже и стога молодого сена побурели среди оранжевых скирд соломы на бархатной черноте зяби. С левобережных верб и тополей облетала листва. И из оголившихся на яру ветвей сада явственно закраснели стены кирпичного дома.
От одного лишь человека и ускользнуло это всеобщее движение. Секретарь райкома Егоров с жестковатым недоумением продолжал смотреть на инструктора.
— Не улавливаю связи… — сказал он сухо.
Теперь все головы, как по команде, от окна отвернулись обратно в комнату:
— Да не слушайте вы его!
— От Сухарева еще и не этого можно ожидать.
— Это чтобы Никитин от Антонины ушел?!
И снова стриженая голова Сухарева едва успевала поворачиваться из стороны в сторону на мальчишеской загорелой шее:
— Я же не сказал, что он ушел.
Никто уже не слушал его.
— Никитина мы знаем не первый день.
— Не проходимец какой-нибудь.
— Она же из него председателя передового колхоза сделала.
Короткова уточнила:
— Нет, Виктор Иванович, она из него человека сделала.
— А это, Антонина Ивановна, ты уже по своей дружбе к ней и, как тезка, — насмешливо ответил ей Федоров. — Он тоже ведь не голеньким к ней с луны упал, а в звании майора пришел.
— Звание, Виктор Иванович, это еще не все.
Неверов, посмеиваясь, подытожил:
— На этот раз, Костя, ты и сам себя превзошел. Как говорится, явный перебор.
Однако и Сухарев не захотел оставаться у него в долгу:
— Вам эта история, Павел Иванович, конечно, должна быть лучше известна.
Неверов снял очки и стал протирать стекла клетчатым желтым платком.
— Я тут не самый старейший из членов бюро. — Он покосился на Короткову. — К тому же, после того как я уехал в партшколу, меня не было в районе целых десять лет. Если, Костя, сам не разобрался, то и нечего тень на плетень наводить.
Неизвестно, сколько бы еще продолжалась эта перепалка, если бы Егоров не положил на стол свою обожженную красноватым загаром руку, как припечатал к настольному стеклу пятипалый виноградный лист.
— Но и так ведь, товарищи, нельзя. Я понимаю, все это и неожиданно и неприятно, но если вдуматься, то и Сухарева можно понять.
Инструктор приободрился, привставая со стула:
— Я, Алексей Владимирович, не имел права умолчать.
Движением руки Егоров усадил его обратно:
— Но и ограничиваться простой регистрацией факта тоже не должны были. Из-за этого мы теперь вынуждены откладывать вопрос до следующего бюро. — И, перехватив неуловимое движение редактора райгазеты Прохорова, спросил: — Вы, кажется, что-то хотели оказать?