Существует предположение, что стремительный экономический и военный рост Китая будет продолжаться в том же темпе, и его влияние на глобальном уровне будет также возрастать – все это порождает широко распространенные сегодня ожидания того, что Китай вот-вот превратится в мощную сверхдержаву, затмив собой Соединенные Штаты4. Но такой исход стоит считать наименее вероятным, потому что он противоречит самой логике стратегии в мире, состоящем из различных государств, каждое из которых ревностно относится к своей независимости.
Некоторые государства к тому же имеют культурные предпосылки и политический потенциал для того, чтобы попытаться влиять на другие государства вместо того, чтобы самим становиться объектом влияния извне.
Правда, в 80-х и 90-х годах трехсторонний рост Китая – экономический, военный и политический – еще не нарушал мирового соотношения сил (за исключением событий 1989 года), но только потому, что Китай тогда еще не был богат, силен или влиятелен по американским стандартам (или в данном случае – по японским) и для Европы и Латинской Америки по-прежнему оставался экзотическим закулисным персонажем. Но реакция противодействия наверняка проявится, как только экономический и военный рост Китая превысит пределы, которые могли бы быть приемлемыми для других держав, то есть сразу по прохождении Китаем кульминационной точки беспрепятственного восхождения.
После возникновения этой естественной реакции сопротивления, любой дальнейший рост китайской мощи может быть беспрепятственно принят другими державами, только если он будет сопровождаться радикальными изменениями вне и внутри Китая: будь то демократизация самого Китая с последующей легитимацией его правительства или появление новых более серьезных угроз, которые превратят Китай из угрозы в желанного союзника для той или иной страны. (Пакистан здесь является наглядным примером: по мере роста мощи, Китай становится для Пакистана все более и более ценным покровителем).
Демократизация не может свести на нет значение подъема Китая, а значит и те реакции, которые этот подъем вызовет – ведь даже демократические Соединенные Штаты сталкиваются иногда с сопротивлением со стороны своих же союзников просто по причине своей чрезмерной мощи. Но если демократизация Китая все-таки состоится, и политика этой страны перестанет формироваться всего несколькими партийными руководителями в обстановке совершенной секретности и более не будет сфокусирована только на усилении мощи, тогда в мире будет гораздо меньше опасений по поводу подъема Китая, и значит меньше сопротивления со стороны соседей и равномощных держав. Демократизация не сможет отменить логику стратегии, которая требует роста сопротивления при условии роста мощи, но она подымет уровень кульминационной точки беспрепятственного возвышения Китая.
В действительности рост мощи Китая уже преодолел этот уровень, как в экономической, так и в военно-политической сфере, чем активировал парадоксальную логику стратегии5 посредством других держав – больших и малых, которые начали следить, противодействовать, умалять или препятствовать китайской мощи.
Вне зависимости от масштаба – будь то уличная поножовщина или многофакторные и разносторонние взаимоотношения на уровне большой стратегии в мирное время, – логика все время одна и та же: действие (в данном случае – рост мощи) вызывает ответную реакцию, которая не обязательно остановит это действие, но в любом случае помешает его простому линейному развитию.
Продолжение быстрого роста экономического потенциала и военной мощи, а также регионального и глобального влияния Китая просто не может продолжаться из-за увеличения противодействия других стран. Если китайские лидеры проигнорируют предупреждающие сигналы и будут и дальше рваться вперед, парадоксальная логика стратегии приведет к тому, что вместо наращивания мощи она будет сокращаться по мере роста сопротивления китайскому подъему в мире.