Радиовикторин было относительно мало, поэтому Яков Андреевич не гнушался даже детскими, изменяя свой голос до крайне неприятного фальцета. Так Яков Андреевич отгадывал загадки и получал книжки-раскраски.
Лысоватый человек, почти пожилой, в очках, в кожаном жилете, разорался на почте. Яков Андреевич Балагуров стоял в очереди непосредственно за ним. А человек в жилете требовал у молодой женщины за окошком в стекле:
— Я хочу, чтобы вы посмотрели в списках, есть ли там Ивченко!
— А кто Ивченко? — в упор поглядела на него работница почты. Она была в белой кофточке с глубоким вырезом. А на груди висело нечто на золотой с виду цепочке. И еще она красила волосы. В блонд, разумеется.
— Я Ивченко, — человек поправил пальцем очки.
— Тогда предъявите паспорт.
— Мне только узнать, есть я в списках или нет.
— Знаете что? — нашлась девушка, — Обратитесь в отдел доставки.
— Спасибо, — буркнул Ивченко. Дромидол Анатольевич.
Он подошел к двери рядом с секциями абонентских ящиков, похожих на шоколадную плитку. В двери была открыта форточка. Он заглянул туда и увидел — сидит в помещении тетя, вскрывает загнутой железкой крышку на посылке. А рядом на столике — уже открытая коробка, и содержимое расставлено. Вот банка яблочного варенья, опорожненная наполовину. В ней ложка. Тетя голову поднимает и говорит:
— Это вам кажется.
— Простите, — спрашивает Ивченко, — Мне только узнать, есть я в списках или нет?
Тетя встает, деловито подходит к другому столу, хмурит брови, выдвигает долгий ящик с карточками.
— Какой список?
— Тех, кого отправляют бандеролями на Марс.
Тетя задвигает ящик, выдвигает другой, пробегает пальцами по корешкам.
— Вас нет в списке.
— А что вы вообще смотрите? И вообще, вы даже фамилию у меня не спросили!
— Мне это не нужно, — скучным голосом отвечает тетя и садится обратно за посылки, — До свиданья!
Ивченко кулаком стукнул по досточке перед форточкой:
— Но меня должны были отправлять! Я уже послал на Марс телеграмму, чтобы встречали.
— У вас там родственники?
— В некотором роде. Жена. Бывшая. Мы собираемся снова сочетаться узами брака.
К Ивченко подошел прилично одетый пожилой мужчина при бородке и усах, поправил свою шляпу и тронул Ивченко за плечо:
— Уважаемый… А вы знаете, что на Марсе нет жизни? Там атмосфера не пригодна для дыхания и очень холодно.
В это время Балагуров получил телеграмму. Телеграмма была от двоюродного брата, Евгения Ноликова. Тот сообщал, что ракета запущена и просил предоставить ей угол на время, нужное для устроения жизни. Яков Андреевич сразу смекнул, о чем идет речь.
Домой он шел вприпрыжку, зашел в гастроном и купил килограмм лучших конфет. Поднявшись на свой четвертый этаж, Балагуров открыл дверь не сразу, а некоторое время любовался ею. Сходящий по лестнице сосед, бодрый старик в светлых штанах и тенниске, спросил:
— Что это вы рассматриваете?
Балагуров ему гордо ответил:
— Вот здесь будет висеть памятная доска.
— Кому?
— К нам приезжает известный писатель Николай Ноликов.
Якову Андреевичу немного стало стыдно — он солгал. Но тут же успокоил себя мыслью о том, что ведь не было уточнения, когда именно Николай Ноликов — известный писатель. Может, в будущем. Никаких "может". Так будет. Сосед продолжил спуск, а Балагуров вошел в квартиру и обрадовал Надежду Осиповну.
— Когда же он приезжает? — сказала она.
— Завтра!
Определили гостю место — в маленькой комнате, некогда предназначавшейся под детскую. Детей так и не завели, а комнату постепенно наводнили ненужными вещами. Была там даже и кровать — иногда на ней спал обиженный Яков Андреевич. Поглядев на кровать, Балагурова будто осенило:
— Так, — сказал он жене, — тащим сюда ковер, закроем им эту стену над кроватью.
— Зачем?
Яков Андреевич хлопнул себя ладонью по лбу:
— Ты представляй, с кем имеешь дело! Он ведь писатель! Проснется, надо будет мысль записать. На чем, думаешь? Да на обоях!
— Но ведь он гений…
Балагуров задумался.
— В самом деле. По сути, наша квартира приобретет историческую ценность. В ней будет жить Николай Ноликов.