— Пусть пишет на обоях!
— Пускай. Но не будем потакать другим его странностям.
Надежда Осиповна обеспокоилась лицом:
— А они у него есть?
— Брат написал бы. Жаль, что мы у них давно не были. Помнишь, мы к Ноликовым ездили лет десять назад. Тогда еще я, кстати, приметил — Коля ходил весь задумчивый. Не вундеркинд, но что-то такое в нем уже было.
А в большой комнате вытерли книги на этажерках и в книжном шкафу. Книг была уйма, всё энциклопедии да справочники. С самыми богатыми корешками поставили на виду. Яков Андреевич вспомнил и поднялся к соседям, живущим сверху. Позвонил в дверь. Открыл ему приличный пожилой человек, Глазков Демьян Егорович, в спортивном костюме и тапочках на босу ногу. Яков Андреевич ему сказал:
— Здравствуйте. Тут вот какое дело. Вы когда радеть собираетесь?
Демьян Егорович покраснел:
— А что?
— Племяш приезжает, известный писатель. Можно потише?
— Это не от нас зависит.
— Ну хоть скачите в тапочках, а не босиком.
— Опять же — не от нас зависит.
— Ну ладно, — Яков Андреевич вздохнул и пошел вниз.
Целый день семейство Балагуровых были в хлопотах. Отложили викторины. Готовились ко встрече щедро, достав даже из заветной кубышки. Все кипело в квартире. Радушие готовилось в котле заботы. Надежда Осиповна пылесосила. Яков Андреевич смазывал солидолом дверные петли. Потом обое пошли в магазин и на базар, обратно вернулись нагруженные покупками. Однако ни тени усталости или недовольства на лицах супругов. Они чувствовали себя причастными к ходу истории. Яков Андреевич уж видел как наяву литературные вечера, проводимые Колей на их квартире. Будут приходить именитые писатели, художники, может быть даже циркачи. Надежда Осиповна представляла, как Коля, ночью, в карнавальной маске на глазах, шляпе и плаще, по веревке спускается с балкона и спешит на тайное свидание ко склепу в лавре. Романтический молодой человек!
— Мне немного страшно, — сказал жене Яков Андреевич, — Такое начинается… Понимаешь, ТАКОЕ начинается!
— Да, — закивала головой она.
— В энциклопедиях напишут — в таком-то году, писатель поселился в семье своих родственников, чете эрудитов Балагуровых.
Немного подумав, добавил:
— Писатель из семи букв?
— Ноликов!
И лежали Балагуровы дальше, в темноте, с открытыми глазами.
Наутро в купе остался лишь Коля. За окном вдоль вился мусорный гребень. Княжие Бары близко. С тяжелой головой Коля пошел в туалет умываться и чистить зубы. Там, в конце вагона, около тамбура уже собралось несколько человек, почти все с белыми вафельными полотенцами через плечо. Коля подумал — вот, будущий великий писатель, так прозаично вместе с ними, этими людьми у тамбура. Начало большого пути. Был как все, но кем он станет?
Чтобы взбодриться, Коля без всякой жалости умылся в туалете холодной водой. Оттого лицу его стало жарко. Да еще растер полотенцем. Сонность отошла, забилась вглубь и растаяла. Коля ехал в своем купе и поглядывал в окно уже бодрее. Даже казалось, что впереди, в будущем, нарастает громадой клубок великих событий, где он будет главным участником. Только бы не сдаться, устоять.
Проводник заглянул, чтобы забрать постельные принадлежности, и спросил, не нужно ли принести чаю. Коля осведомился:
— В подстаканнике?
— Да! Классический поездной чай.
Проводника звали Леонид Чурилов, и вот уже тридцать лет он вел своеобразный дневник рейсов, в которых ездил. Сначала в одну тетрадь, потом в другую, затем в третью и так добравшись до пятнадцатой, Чурилов записывал свои встречи с пассажирами, а также происшествия, случавшиеся в его смену. Внуки Чурилова тайно от деда сделали копии с тетрадей и снесли их в издательство, где рукопись попала в руки редактора Колова. Колов воодушевился и предложил издать выдержки из тетрадей двухтомником. На юбилей, когда Чурилову исполнилось восемьдесят лет, внуки преподнесли ему двухтомник и изрядную сумму денег в конверте, за что дед проклял внуков и вечером, после торжества, угодил в больницу с обширным инфарктом. Однако, в издании имеются сведения о встрече с Ноликовым:
"15 июля.
Я уж и не знаю, какие шнурки покупать. Рвутся и рвутся, хоть на руках ходи. А сегодня по дороге на вокзал порвался, так пришлось брать толстую травинку и втягивать. Еле дошел. Состав отбывал ночью. По обыкновению, я выбирал самого вредного пассажира, чтобы подсыпать ему в чай слабительное.
Один сразу приметился, во втором купе. Козлов его фамилия. Он стал при мне ногтем по оконной раме водить и мне этот палец показывать. А потом вздыхает и говорит: