Неясно только, кто безумен — духи, пережившие своих создателей, или же сами их создатели.
Я сделал первый с начала этих размышлений вдох, а затем шевельнулся, прикладывая кулак к ладони:
— Старший, раз мы снова заговорили о Стражах, то я напомню о своей просьбе про ранги. Я только что проверил — ничего не изменилось.
— Было как-то не до этого. Сейчас исправлю.
Я торопливо напомнил:
— Прошу дать мне возможность полностью скрыть свой ранг.
— Да уж, не разжалую тебя, не переживай, — усмехнулся Изард. — Это ведь разрушит и мои планы. Задание на поиск главной резиденции я с тебя не снимал.
Голубой глаз Изарда налился свечением. Всего на миг, да и я ничего не ощутил, но разве я что-то ощутил в прошлый раз, когда он подготовил мой герб Стража к сгоранию на глазах первого же встреченного Стража высокого ранга?
Зато кое-что изменилось в жетоне, и я торопливо склонился:
— Благодарю, старший.
— Не за что, — отмахнулся он. — Я лишь вкладываюсь в тебя, чтобы самому получить выгоду, чтобы вернуть Орден Стражей к первоначальному облику.
Я кивнул, спросил уже у Седого:
— Какой сегодня день?
— Десятый.
Значит, не так уж и долго я играл, с облегчением вздохнул я. Есть ещё даже три дня в запасе. Но следующие слова Седого едва не заставили меня выругаться.
— Ты играл на цине почти два месяца, молодой глава.
Я вновь застыл на месте, невидящим взглядом смотря сквозь плывущие под ногами облака, медленно выдохнул и достал флягу из кольца. Вот почему в горле так сухо. Два месяца. Два месяца. Что-то со времен змеев стихии я зачастил с погруженим в себя. Но в тот раз хотя бы толк был. Вытерев с подбородка пролившуюся воду, перевёл взгляд на Изарда.
— Старший, перемести нас к окну водопада, мы срочно отправляемся за людьми, которых нужно будет переправить.
Он качнул головой:
— Для начала забери того, кого уже привёл ко мне.
Я сначала не понял, о ком говорит дух Изард, только через пару вдохов до меня дошло, и я устыдился. Тола. Я забыл про Толу!
Жалкое оправдание сорвалось с моих губ раньше, чем я успел хоть о чём-то подумать и хотя бы вспомнить, сколько дней сидел за цинем:
— Лечение уже закончено?
— Больше десяти дней, как закончено, — буркнул Изард. — Но разум излечить не в моих силах.
— О чём ты, старший? — потрясённо спросил я.
И скоро узнал ответ.
Тола валялся на плитах террасы пирамиды. Там, где располагались десятки площадок для медитации, равным которым не было во всём Втором поясе. Но он просто валялся, уставившись в потолок зала.
Руки и ноги теперь были целыми, Тола лежал в кое-как надетом халате, с задранными рукавами и штанинами, весь какой-то странно нескладный и худой. Ничего в нём не напоминало того сильного, жизнерадостного идущего, которого я встретил в Академии, с которым путешествовал бок о бок и портрет которого я хранил, как память.
Из прежнего осталось только лицо. Тень улыбки угадывалась на его губах, но только потому, что я сотни раз видел эту улыбку на портрете. Безразличие было отпечатано сейчас на его лице.
Изард негромко сказал:
— Испытание. Я говорил тебе о них. Он встретил на своём пути испытание, из которого не вынес ничего, он не сумел превратить его в силу, знание или решимость. Оно сломило его, став для него даже не преградой, а непреодолимой стеной.
— На него свалилось очень много. Гибель любимой, затем несколько лет плена и пыток…
Изард перебил меня:
— Смешно. Кому ты это говоришь? Ты говоришь это мне, духу Изарду, на которого свалилась гибель всех членов клана, которому я служил, гибель всех стражей города, всех духов города, которые были мне, по сути, родными, гибель того, кого я считал другом, — дух на миг коснулся глазницы голубого глаза, — ты говоришь это тому, кто оказался заперт на четыре сотни лет в одиночестве, заперт на руинах, полных костей тех, кого я не защитил. Но это не стало для меня преградой, я сумел стать сильней после этого испытания и лишь укрепился в своём желании мести.
Я стиснул зубы, не желая спорить и тем более не желая заявлять духу, что его желание мести уже, по сути, преграда и безумие. Я смотрел на Толу и напряжённо думал. На портрете, который я сохранил на память и видел сотни раз, изображён не только Тола. Если Тола жив, кто сказал, что для него всё закончено? Кто сказал, что его испытание позади? Возможно, всё только начинается.
Если быть честным с самим собой, то, что устроил дух Изард в своём городе — это и правда не безумие. Злость, ярость, желание выместить свою обиду хоть на ком-то. Но не безумие. Безумие — это то, что я задумал. Я безумен, раз хочу это провернуть. Но безумен будет и Тола, если его это устроит. Впрочем, что я вообще понимаю в безумности влюблённых?