Керубино – Доротея Бусани и Бартоло – в исполнении ее мужа пели прекрасно; кроме того, Вольфганга очень трогала игра О'Келли. Комический талант, которым обладал этот тенор ирландско-английского происхождения, доставлял Вольфгангу истинное наслаждение, и они близко сошлись с Михаэлем.
Но больше всех волновала Вольфганга Энн Сторейс. Отец Энн, итальянский музыкант, живущий в Лондоне, сам учил музыке ее и Стефана, а мать-англичанка много занималась общим образованием Энн. В двадцать один год Энн была грациозной темноволосой красавицей, наделенной на редкость музыкальным сопрано. Были в ее исполнении изящество и задушевность, достичь которых не удалось даже Алоизии Ланге, и играла она с задором, но не теряя чувства меры. Энн с таким благоговением изучала музыку Моцарта, что он был растроган. Она горела желанием учиться у маэстро.
Однажды, репетируя с ним еще не вполне законченную арию, с которой она обращается к Керубино, Энн остановилась на полуслове. Они репетировали в Бургтеатре, в полном одиночестве, и Вольфганг ожидал – вот сейчас Энн начнет жаловаться, что хоть она и героиня, но это ее первая сольная партия на протяжении целых двух актов, да и то не слишком выигрышная. Но Энн сказала:
– Керубино должен как-то отзываться на мои слова. Иначе получается неубедительно. Как, по-вашему, маэстро?
– Игра Керубино будет отвлекать внимание от вашего пения.
– Но вы всегда говорите, что музыка должна двигать действие.
– Да, это так. – Когда постепенно и подолгу работаешь вместе, легко либо возненавидеть друг друга, либо… Может, Энн кокетничает с ним? Вольфганг чувствовал, что нравится Энн, она всегда старалась улучить момент и побыть с ним наедине. Это первая певица после Алоизии, к которой его сильно влекло. А какая она превосходная актриса! Он оставил когда-то пленившую его мысль сделать певицу из Констанцы. У Станци нет к этому призвания, а вот Энн Сторейс под силу любая из его арий. С пей можно даже обсуждать вопросы композиции, в то время как на Констанцу эти вещи навевают тоску. Но ведь он же счастлив со Станци. Вольфганг постарался взять себя в руки и сделал строгое лицо.
– Вам нездоровится? – Ей показалось, что он сильно побледнел.
Почему нельзя одновременно любить двух женщин? Он почувствовал, как нужна ему Энн, и ему вдруг стало очень тоскливо.
– Может, вам прилечь, Вольфганг? В моей уборной есть диван.
Это приглашение, подумал он и тут же усомнился. Но ведь ни для кого не секрет, что на оперных репетициях композиторы сплошь и рядом предаются утехам любви с примадоннами, якобы для того, чтобы вдохнуть жизнь в любовные сцены. Вольфганг последовал за Энн в ее уборную. Голова и правда слегка кружилась – он переутомился в последние дни, но, посидев немного, Вольфганг пришел в себя. Уборная Энн была кокетливо, уютно обставлена, а на столе лежала партитура «Похищения из сераля».
– Вы знаете мою оперу? – удивился Вольфганг.
– Знаю, и очень хорошо. Замечательная музыка. Мне бы так хотелось спеть Констанцу. Но «Фигаро» будет еще лучше.
– Вы серьезно так думаете?
– Вольфганг, я пою в онере с четырнадцати лет. Пела арии Генделя, Перголезе, Глюка, Пиччинни, Сальери, Паизиелло, Мартин-и-Солера, но мне никогда не приходилось исполнять арий, так глубоко выражающих чувства героинь, как ваши. Присущий вам лиризм делает «Фигаро» самой итальянской оперой-буффа из всех, какие есть на свете – она веселая и жизнерадостная, когда нужно, исполненная драматизма и страсти там, где требуется.
Вольфганг молчал. В голосе Энн слышалось волнение, ее смуглое лицо залилось румянцем. Сейчас возле него сидела не искушенная, много повидавшая в жизни женщина – в восемнадцать лет Энн выдали замуж за человека вдвое старше ее, но она быстро разошлась, не в силах терпеть жестокого обращения мужа, – а юная девушка, мечтательная и тоскующая по любви.
Энн недоумевала: почему Вольфганг колеблется? Никто ведь не узнает. А если и узнает, кому какое дело? Кроме разве его жены, но она ни разу не появлялась в театре, и, казалось, опера ее совсем не интересует. Энн смотрела на Моцарта, который сидел возле нее, боясь придвинуться поближе, и думала: сам он такой маленький, а музыка его по-настоящему величественна, полна красоты и выразительности. А как прекрасно он постиг все глубины женской души. Где, интересно, он изучал ее? Или это у него в крови? В самой природе его таланта? Человек, с таким пониманием и воодушевлением пишущий о любви, должно быть, чудесный любовник. В музыке Моцарта столько нежности и ласки, он не мог бы причинить ей боль, как ее бывший муж. И хотя арии его передают всю напряженность человеческих страстей, он никогда не теряет чувства меры, никогда не впадает в сентиментальность. Мелодии его чисты и в то же время чувственны, подчас полны мучений, но в них всегда сильно биение жизни, они так и брызжут радостью бытия. Сколько неизведанного и прекрасного сулит любовь такого человека, думала Энн. Она положила свою руку на его, во Вольфганг порывисто встал с дивана.
– Вы были со мной милы и внимательны, Энн, благодарю вас, – сказал он. – Прошу извинить, мне еще предстоит поработать – над оперой в целом и над арией Сусанны.
Констанца только сегодня сообщила ему, что снова ждет ребенка, и, как бы сильно ни тянуло его к Энн, разве мог он изменить жене в такое время?
Энн кивнула, не сказав в ответ ни слова.
Вольфганг торопливо шел домой. И зачем Энн Сторейс так очаровательна, думал он. Хорошо бы, она простила его и не стала из мести портить роль Сусанны. Нет, Энн слишком талантливая актриса и не способна пойти на такое, твердил он себе, а волнение, которое он испытывал в ее присутствии, не что иное, как восхищение перед ее блестящим вокальным мастерством.
78
Констанце не понравился отсутствующий вид Вольфганга. Даже в постели он был в этот вечер невнимателен, чего раньше никогда не случалось, отговариваясь тем, что слишком устал для любви. Уж не увлекся ли муж другой, думала Констанца. Для композитора в Бургтеатре столько соблазнов. Но как это узнаешь? Она пожаловалась на плохое самочувствие – беременность дает себя знать, и Вольфганг снова сделался нежен.
А через минуту во взгляде его опять появилось хорошо знакомое ей отсутствующее выражение. Он вскочил с постели и побежал в музыкальную комнату. Констанца предложила накинуть халат, но Вольфганг не слышал – сидя за столом, он лихорадочно писал. Поскорей бы уж он закончил эту «Свадьбу Фигаро», молила про себя Констанца.
Да Понте быстро набросал первоначальный вариант либретто, и чем дальше шла совместная работа над оперой, тем большим уважением проникся к поэту Вольфганг. Да Понте внес в либретто очень мало своего, он лишь сократил комедию, приспособив ее для оперы, но в этом деле, оказался весьма искусным и охотно вносил все предлагаемые Вольфгангом поправки. Текст да Понте был полон лиризма, легко ложился на музыку, и Вольфганга радовал тонкий слух поэта, его отменный вкус и природное чувство юмора. Кроме того, да Понте прекрасно понимал, что поэзия в опере должна быть послушной слугой музыки.
Работа над «Фигаро» поглощала у Моцарта все время. В эти дни он больше часов проводил в театре, чем дома, но Констанца старалась сдерживаться – не поднимать ссор и не ревновать мужа. Это давалось ей нелегко – Вольфганг не замечал ничего вокруг, и не раз в душу ей закрадывалось подозрение: не появилась ли у нее соперница? Разве опера может занимать все помыслы человека?
Однажды, когда Вольфганг просидел всю ночь в музыкальной комнате, сочиняя музыку, не на шутку встревоженная Констанца наутро сказала:
– Ты вконец подорвешь здоровье, если будешь так продолжать.
– Это необходимо. Партия графа требует переделок. Мандини недоволен.
– А Мандини позаботится о тебе, когда ты сляжешь?
– Станци, скоро это кончится. И мы с тобой надолго уедем отдыхать.
Никогда это не кончится, думала она, он будет писать всю жизнь, до последнего вздоха.