Вторым делом, чтобы сэкономить сорок минут, Василий повез меня в школу. На машине. Будто шишку какого-то.
На мою просьбу продлить каникулы дрэк, конечно, пошипел, что не положено, если он меня отпустит, то все захотят вот так отпрашиваться, но я пообещал сдать пропущенное на пятерки, и он сдался. Подозреваю, что, не будь со мной взрослого, бодаться пришлось бы дольше.
Пока все шло гладко, и нам предстояла самая ответственная часть предприятия: коммуникация и договоренности, в частности, нас интересовал колхоз «Заря» и его зернохранилище, где томится в ожидании освобождения пшеница.
Также колхоз располагал ценным ресурсом, валютой практически твердой — картошкой, но мы так возбудились от пшеницы, что по картошке торгов не вели, все ведь было вилами по воде писано, а теперь у нас появилась конкретика.
Василий с радостью уступил мне право вести переговоры. Я набрал телефонный номер, Василий замер рядом, чтобы слышать наш разговор. Пошли гудки. Щелк!
Клюет, подсекай!
— Здравствуйте, Юрий Никитич! — проговорил я, а когда директор поздоровался в ответ, добавил: — Вас беспокоит Василий Алексеевич Игнатенко, я с сыном приезжал недавно, вы нам зернохранилище показывали.
— Здравствуйте! — радостно воскликнул Мутко.
Не было видно его лица, но интонации голоса выдавали крайнюю степень заинтересованности. Я представил, как расплывается в улыбке его узкое слегка оплывшее лицо.
— Вот уж не думал, что вы серьезно! Вы же насчет пшеницы, да?
— Да, хотелось бы обговорить этот момент.
— Сколько вам нужно? — засуетился директор колхоза. — Хотя бы тонну заберете?
— Нам нужно все, — сказал я и тут же добавил: — Если в цене сойдемся. Вы нам предложили семьдесят пять рублей за килограмм, нам было бы интересно покупать ее по пятьдесят.
Я приготовился к длительному торгу, как с машинистом, но Мутко, который уже эту пшеницу закопал и, наверное, раздает рабочим в счет зарплаты как корм свиньям и курам, радостно воскликнул:
— Да!
Отчим щелкнул пальцами и подпрыгнул, пробурчав:
— Надо было еще цену сбивать.
Мне же стало неловко, ощущение было, будто я обираю колхоз, но цену-то я снизил, просто чтобы иметь маневр для торга!
— Вы согласны продавать пшеницу по такой цене? — удивился я. — Не за наличные, а в обмен на солярку, как мы и договаривались? — Я подмигнул навострившему уши отчиму.
Донесся протяжный вздох, и стало безумно жаль этого худого нескладного человека, я спросил:
— Сколько у вас пшеницы?
— Двадцать четыре… Уже двадцать тонн. Вы понимаете, мне людям зарплату платить нечем! Даю зерном, картофелем…
— Кстати, почем картошка? — спросил я и добавил: — Ее купим за наличные, если цена нас устроит.
— Двести… сто пятьдесят, если больше тонны возьмете.
— По триста ее продают на рынке, — буркнул отчим и сразу посчитал: — Если продавать с машины по 250 рублей, получим сто тысяч с тонны. А деньги есть… будут! Берем! Чтобы на обратном пути порожняком не кататься.
— Купим, — пообещал я. — Сколько вам нужно топлива?
Мутко задумался и сказал после секундного промедления:
— Перезвонить сможете? Через полчаса скажу. Надо посоветоваться.
— Поставка будет не одним, несколькими траншами. За раз можем привезти чуть более тысячи литров, по шестьдесят восемь рублей за литр, имейте это в виду. Без торга, бонусом — отличное качество топлива.
— Да, спасибо. Перезвоню.
Он повесил трубку, мы с Алексеевичем переглянулись, с трудом подавляя желание бежать в центр и менять акции на деньги.
— А он нас не кинет? — осторожно спросил отчим.
— Очень вряд ли, мы ему нужны. Но вероятность кидка всегда существует, потому чрезмерные обороты нам не интересны.
Пока ждали, отчим метнулся в кухню, заварил себе чай, зашуршал пакетами в поисках сладкого. Когда прозвенел звонок, Василий возник рядом, шумно прихлебнул из чашки и навострил уши.
— Слушаю, — сказал я.
— Это Юрий Никитич, — проговорили растерянным голосом. — В течение месяца нам нужно две тысячи литров. Не больше, увы. Больше пока некуда девать, техника стоит. А вот весной понадобится много. Вы извините, что я наобещал… Не знаю, как и быть.
Мы с отчимом переглянулись. Совещаться не было времени, и я сказал:
— Значит, столько. Двумя траншами. Пшеницы возьмем в эквиваленте. — Я схватил ручку, открыл свою тетрадь и принялся считать.
Пятьдесят тысяч стоит тонна пшеницы. Шестьдесят восемь — тысяча литров солярки. Две тысячи — 136 000 рублей…
— Получается, на три тонны пшеницы вы меняете тысячу двести пятнадцать литров топлива. Так? Детали обсудим на месте.