Стоп! Он мне не отец, не брат и не старший товарищ. Он — тот, кем я всегда мечтал быть. Кто-то мечтает стать летчиком, когда повзрослеет, кто-то — бандитом. Выходит, и у меня было желание кем-то стать? Не поступить в универ и освоить профессию, а вырасти бесстрашным, умным и справедливым.
Выходит, у него получилось? А если он — это я, то и у меня получится, причем — гораздо быстрее. Старший я уже протоптал тропинки, осталось просто по ним пойти.
«Просто» — ха! Представляю — и аж пальцы немеют.
Вот сейчас мы приедем — и за что хвататься? Его слушали, а меня — будут ли?
Когда паника схлынула, я осознал и принял случившееся, и стало ясно, что страшнее всего — потерять все, что он сделал. Меня будут провоцировать и проверять на прочность, и если я стану пятиться, все пропало.
Вспомнилась газета с результатами футбольных матчей. То, что лежит в моей голове, — гораздо круче! Но смогу ли я не облажаться?
«Вернись, не бросай меня, — снова мысленно взмолился я. — Я не могу один! Не справлюсь. Надорвусь. Мне даже посоветоваться не с кем!»
Ответила тишина. Хорошо хоть девчонок он успел спасти, я бы точно не потянул, ведь и стрелять не умею! Или умею?
Вспомнился разговор с Ильей, где друг беспокоился о моей крыше…
«Душевном здоровье», — снова всплыло правильное понятие.
А если и правда у меня раздвоение личности, и вся чужая память — моя фантазия? Я помотал головой.
По вагону прошлась проводница и объявила громко и пискляво:
— Господа, просыпаемся. Через полчаса поезд прибывает на конечную станцию.
Что ж, это можно проверить сейчас. Я высунулся с полки и позвал:
— Валентина!
Невысокая круглая женщина подняла голову, улыбнулась.
— И ты вставай, герой! Почти приехали.
Значит, все-таки Валентина. И все прошедшее — правда. А память о будущем? Ядерная война в январе двадцать шестого года… Это — правда? Он знал, что у бабы Вали рак, а у мамы его нет.
«Узлы щитовидной железы, доброкачественная опухоль».
Скоро денежная реформа. Советские рубли будут менять на новые деньги, а потом начнут бешено расти цены… Инфляция.
— Пашка, ты там живой? — позвала Наташка.
Покидать убежище было страшно, это означало принять вызов, а мне казалось, что я не готов. Тут безопасно, хоть и неудобно. Но вечно прятаться я не смогу. Как ей ответить? Что бы сказал я-взрослый?
«Козлик здоров, но слегка того-сь. Заезжен».
— Эй? — В голосе сестры проскользнуло беспокойство.
— Принимай тушенку! — брякнул я и спустился, отметив, что сделал это легко, тело стало более послушным. Правда, сердце тарабанило в горле, и я весь взмок.
— Ха, я тоже тушенка.
— Натушенька, — пошутил я, не понимая, эту шутку придумал я-настоящий или подсказал я-взрослый, точнее, эхо его памяти.
А вдруг память тоже растворится, как растворился он сам? Что значит — изъятие? Его стерли из реальности? Хотелось верить, что нет, он живет где-то в другом месте.
— Паштушенька… Не звучит. А вот Паштет…
С языка чуть не сорвалось: «За Паштет получишь» — но я вовремя себя осадил и ответил, уже опираясь на свой-чужой опыт:
— Меня ж не в турбину самолета затянуло, вот тогда был бы паштетом.
До нее дошло не сразу, а когда поняла, сестра расхохоталась, аж пополам сложилась. Мне хотелось привалиться к чему-нибудь и закрыть глаза, но нужно было свыкаться с новой ролью. И новым статусом. Разве не об этом я мечтал совсем недавно? Как сделать, чтобы уважали одноклассники и гопота не лезла?
Из купе проводников высунулся Борис, глянул в конец вагона, где выстроилась очередь в туалет и с тоской вздохнул:
— Не дождемся!
— В вагоне мало людей, все вышли. Дождемся! — ответил я. — Пойдем очередь занимать.
От напряжения до боли свело спину. Все, что я говорил, казалось фальшивым, слова — неправильными. Я глянул наверх, на свое убежище. Эх, туда бы! Переварить бы все, что случилось, обдумать! А так происходящее вгоняло в ступор.
«Есть три типа реакции на опасность: бить, бежать, притвориться мертвым. Хватит притворяться мертвым и совать голову в песок! Пашка, смотри, какими цветами заиграла жизнь!»
Борис встал передо мной. Я пытался смотреть на него глазами взрослого. Не нытик, который от каждой подколки нюни распускает, а добрый и очень талантливый мальчик. Как заставить себя в это поверить? И что Наташка — не язва и оторва со шлюхотными наклонностями, а как там… Бунтующий подросток.
Гайка мне так вообще нравилась! Я-взрслый считал ее своим парнем, честным и надежным, а занудных Димонов — правильными пацанами, которым можно доверять. Вот как перестать их презирать? Ведь Димоны как-то мне в портфель засунули жабу, а когда она выскочила и запрыгала по классу, все ржали. Гайка так вообще всегда смотрела на меня, как на кусок дерьма.