Еще Боря делает нам нервы. Обиделся на Василия и наверняка сидит на базе, изображает голубя-дутыша, в тайне надеясь, что его найдут, и поймут, как были несправедливы к маленькому. Ситуация пустяковая, но, если пустить все на самотек, все перессорятся и возненавидят друг друга. Так что не валяться мне в кровати, а искать брата, действовать, пока миротворческая миссия требует минимума усилий.
Потому я, глядя, как мама с отчимом уже обнимаются, выкатил мопед с балкона.
— Ты куда? — прошептала мама.
Хотелось сказать: «А сама как думаешь» — но я проговорил:
— Борю искать. Почти десять, а его все нет.
Мама пожала плечами.
— Это нормально. Вы часто так возвращаетесь.
— Сегодня — не нормально, — бросил я и уже почти вышел в подъезд, но меня остановил отчим:
— Стой! Куда ты на мопеде — в ночь? Убьёшься же! Вместе поедем. — Он глянул на маму. — Оленька, а ты пока накрой на стол. Мы не голодны, но чаю с печеньем выпили бы.
Как я и думал, Боря на базе в одиночку рубился в приставку. Вздрогнул, когда я его окликнул, с трудом скрыл удовлетворение — не забыли все-таки, ищут! Я молча сел рядом. Борис выключил приставку, развернулся ко мне, ожидая, что я начну уговаривать его вернуться, но ошибся.
Так хотелось просто внушить ему, что отчим — нормальный, и не надо с ним собачиться, но неизвестно, как ментальное насилие отразится на его психике. Вдруг он потеряет талант, целеустремлённость, вкус к жизни? Ведь по закону охранения энергии, если что-то где-то появляется, то в другом месте убывает. Я-то программировал смертников и моральных уродов, там хорошее не убудет, потому что его попросту нет. Пришлось выкручиваться, переключать его внимание и устраивать эмоциональные качели, как Завирюхину.
— Лаки больше не с нами, — сказал я, наблюдая за братом.
Он побледнел, губы затряслись.
— Машина задавила? — дрогнувшим голосом спросил он.
Я подробно рассказал, что случилось, акцентируя внимание на роли отчима, но и маму попытался оправдать — сам ведь был взрослым, и такие заботы, обрушившиеся на голову, меня не обрадовали бы.
— Пойдем домой, — закончил я. — Поздно уже.
Боря вспомнил об изначальной причине свой обиды, не особо убедительно надулся.
— Так не хочется, там… Квазиозавр.
Я хохотнул.
— Он больше не будет тебя трогать, сам сказал, что вспылил, все такое. Даже готов извиниться. Но ты ведь тоже был не прав.
Боря засопел, потупился.
— Было дело… Но зачем было так орать и обзываться⁈
— Он согласен, что зря это сделал. Давай вы с ним заключите перемирие. Ты извинишься, он извинится. Ну не дело же!
Боря скривился. Ну, давай же, у тебя мозги не так закостенели, как у него! Будь умнее!
— Ладно, — скривился он. — За ботинки и тарелку извинюсь, за краски на столе и вещи на стуле — не буду.
— Справедливо. Выключай тут все, и пошли, он меня на машине привез.
— Он что, прямо тут? — выпучил глаза Боря и остолбенел.
— Да. Мириться приехал.
Боря вроде как даже повеселел, выключил телевизор, отсоединил приставку.
— К Илье сгоняю, отдам на сохранение…
— Мне давай. — Я протянул руку, забрал приставку и повел брата наверх.
Скорее всего, это не последний его конфликт с отчимом, но хотя бы месяц дома будет все спокойно.
Василий стоял на улице, опершись на машину. Увидев Борю, он воскликнул:
— Слава богу, ты тут.
Скосив на меня глаза, Боря с видом победителя протянул руку отчиму.
— Я был не прав, что не помыл посуду и вошел в грязной обуви.
Поколебавшись пару секунд, Василий прошептал едва слышно:
— Извини, что накричал на тебя. — Он скосил глаза на меня, пожал его руку, а я рванул к Илье относить приставку.
Когда мы приехали домой, в подъезде я кое о чем вспомнил, открыл наш почтовый ящик и обнаружил там… Письмо из Саранска от Толстого! Не забыл нас!
— Чему это ты так рад? — спросил Боря.
Я помахал письмом:
— Тимофей поздравляет нас с новым годом! Не тяни щупальца, вскрывать конверт не будем, прочитаем вместе со всеми, как в прошлый раз.
Едва мы вошли в квартиру, как навстречу вышла встревоженная мама, одетая в выходное. Вот теперь точно что-то случилось.
— Андрей в реанимации, — проговорила она, и мне подумалось, что это двоюродного братца, решившего завязать, так скрутило.
Но мои догадки оказались неверными, она уточнила:
— Наташа звонила, плакала. По «скорой» его увезли с отеком легких, а там нет лекарств! Надо помочь.
— Надо, — согласился Василий. — Поехали.
Наташкин Андрей звонил тем же вечером, когда мы отвезли его домой. Его мать психанула, собрала вещи и уехала в Москву. Сестрица сразу же рванула к нему и с ним была последние дни. О том, что он болен, она не говорила. Наверное, Андрей простудился, когда шел к нам в легкой одежде по морозу, не стал лечиться и запустил болезнь.
— Подождите! — крикнул я, поскреб по сусекам и в карманах обнаружил пять тысяч, отдал маме. — Вот, возьмите, понадобятся.
С ними я ехать не стал: мама медик, она лучше знает, что делать.
Память взрослого, пережившего ковидные времена, говорила, что отек легкого — более чем серьезно, шансы выжить пятьдесят на пятьдесят. А сорок лет — для мужчин переломный возраст. Сколько ровесников меня-взрослого умерли в возрасте от сорока до пятидесяти только потому, что продолжали работать на износ, забыв о том, что пересекли экватор жизни. Да я-он и сам таким был.
Надеюсь, все с Андреем будет хорошо.
Глава 15
Строить и созидать
Маму и отчима из больницы я не дождался — меня усыпил телевизор, там два лысых политика переливали из пустого в порожнее: один защищал Союз, второй истекал ядовитой слюной и дебафил оппонента понятиями свободы, демократии, гласности. Взрослый я знал, что СМИ веры быть не может, потому что у каждого «свободного» и «честного» блогера, у каждого канала есть заказчик, который его и танцует. И попробуй чирикнуть что-то против, даже увидев мерзость — в лучшем случае под тебя найдут статью, в худшем — тебя найдут, с пулей в голове.
Мне снилась война, почти как в комнате-кубе, но теперь я был внутри, как перед смертью — я-взрослый. Прятался в окопе, пытался сбить беспилотник, похожий на железную птицу, и понимал, что они не такие, они похожи на самолетики авиамоделистов.
Когда проснулся, мама и отчим спали у себя, Наташка и Боря сидели на кухне, чтобы меня не будить.
— Ну что? — спросил я у осунувшейся и похудевшей Наташки.
— В реанимации, — прошептала она. — Состояние стабильно тяжелое, мама в больнице осталась. Спасибо ей. Решают, подключать ли к аппарату этому, ну, который дышит за человека.
Вот оно как, оказывается, отчим вернулся с Наташкой, мама осталась там.
— Как же так получилось? — Я поставил чайник на газ, пытаясь выстроить план на день.
Утром нарисовать схему взаимодействия с предприятиями: что, кому, куда, когда. Когда отчим проснется, он должен позвонить Толику насчет машиниста и солярки.
Связаться с Лялиной, узнать про мента-напарника Василия.
Посмотреть в объявлениях, сколько стоят «КАМАЗы»: при самом хорошем раскладе придется выплачивать менту половину стоимости машины, при самом плохом — покупать новый грузовик. Или нет. Иметь машину — иметь якорь, по ней нас легко будет вычислить. Лучше брать авто в аренду. Вон, сколько техники простаивает на предприятиях, а машина нам будет нужна не каждый день.
Вечером — тренировка, а после — прочитать письмо То́лстого. Хотя, наверное, Тим уже не толстый.
Еще не давало покоя, как добрался дед на своей колымаге…
— Это я виновата, — после небольшой паузы, поморщившись, начала Наташка. — Андрей простыл на новый год, но особо не жаловался, пил всякие чаи, горчичники ставил, ноги парил. Я и подумать не могла, что это опасно! Пошла на рынок торговать, а он захотел остаться, чувствует, мол, себя неважно. Я давай ныть, что бедная я, никто не помогает, все одна… Он собрался и пошел со мной, простоял день, вечером у него поднялась температура. На следующий день мы не смогли ее сбить, он начал сипеть, кашлять — и не жалуется! «Скорую» боится. Когда совсем посинел, я сама ее вызвала. Вот так.