Этот ее порыв немного меня успокоил: не только о себе печется, но и о подруге думает, что вселяет надежду: Инна — не законченная эгоистка.
Рая Лихолетова остановилась в стороне, как бедная родственница. Я сказал:
— У нас не авторитарное сообщество. Прежде, чем принять решение по тебе и Рае, нам нужно посоветоваться с остальными членами команды.
К Лихолетовой подошел Памфилов, потянул за руку, что-то зашептал на ухо, стреляя в нашу сторону глазами. Похоже, правило «не говорить о бойцовском клубе» больше не работает, Денчик по всей школе разнес, и Райко с Барановой растрепал. Но, может, это и к лучшему: черный пиар — тоже пиар. Пусть думают, что мы мафия, и боятся.
А вот Денчика надо сразу загасить, чтобы не гадил.
— Давайте пойдем переодеваться, а то не успеем! — радостно предложил Илья.
Он был не просто счастлив, он парил! А всего-то следовало с самого начала по-взрослому со всеми поговорить и внести ясность. Чувствую, скоро люди к нам потянутся, и нужно сочинить устав сообщества, чтобы кандидаты читали, расписывались и чувствовали ответственность за свои поступки.
На физре мы отрывались — тело соскучилось по физнагрузке, ведь тренировки в выходные не получилось. Физрук восхищенно смотрел на мою команду, которая негласно соревновалась с Чумой, а точнее с Бариком. Но теперь не чувствовалось враждебности с их стороны, это была здоровая конкуренция, а яд гопники обратили против Райко: кукарекали, пинали его. Он огрызался, но неубедительно. И примкнувший к нему Заславский думал, правильную ли он сторону принял.
В раздевалке, когда мы остались тесной мужской компанией, я прилюдно обратился к Памфилову:
— Ден, к тебе есть серьезный разговор.
Все притихли, в том числе наши, навострили уши. Чума и Барик так прям стойку сделали, почуяв кровь, зашептались.
— Кажись, Ден, тебе хана, — резюмировал Чума.
Видно было, что Памфилов трусит, но он всеми силами старался этого не выдавать.
— Чего тебе? Какие-то предъявы? Так валяй!
— Хах, ссыкунишка! — потер ладони Плям.
Распахнулась дверь, и в пропахшую потом раздевалку ворвались шестиклассники, оторопели и прижались к стенке.
— Пошли вон отсюда, — рыкнул Чума. — Не видите: братва проблемы решает.
— А че это мы… — огрызнулся коротко стриженный рыжий пацан и получил подзатыльник от Барика.
— Барик, харэ! — крикнул я. — Тоже мне герой, мелкого пинать. Идем на улицу, а то что-то мы задержались.
Памфилов встал, затравленно оглядываясь. Чума похлопал его по спине.
— Не знаю, брат, в чем накосячил, но, похоже, тебе хана.
Из раздевалки мы высыпали толпой, только Райко ушел раньше. Даже Карасю хотелось посмотреть, как будут бить Денчика. Пришлось их разочаровать, и я сказал:
— Знаете, какая драка самая лучшая?
— Стенка на стенку! — блеснул глазами Барик.
— Кунг-фу, — предположил Плям.
— Та, которую удалось избежать. Ден, серьезно, у меня к тебе просто разговор. — Я окинул взглядом остальных. — Расходитесь, кина не будет, электричество кончилось.
Одноклассники, кроме Денчика, нехотя поплелись в галерею, но я кое-что вспомнил:
— Хотя нет. Есть еще одна просьба.
Все обернулись. Я спросил:
— Вы хотите, чтобы директором стала Джусь?
— С хера ли? — возмущенно выдохнул Чума.
— Дрэка хотят сместить и ищут повод, — намекнул я.
— Так ему и надо, — сказал Карась и получил подзатыльник от Чумы, но не стал терпеть, отбил его руку и набычился, готовый давать отпор.
— Хлебало завали, тупень! Джусь хуже, — вызверился на него Чума
— Не устраивайте мочилово на территории школы, не давайте Джусихе шанс, — объяснил я. — Поняли?
Согласились даже гопники, потому что Джусь никто не любил, вот уж человек-понедельник!
— Я на улице подожду, — сказал Илья и направился по галерее, соединяющей спортзал и столовую с учебным корпусом, к выходу.
— Мы недолго, — уверил его я и кивнул на стойку с булочками. — Идем решать проблему, как цивилизованные люди, за едой.
Я взял себе компот и кекс, Ден наскреб мелочь на чай, он был самым дешевым, и поставил стакан на столик, что окружал колонну — чтобы не выдать дрожь в руках. Мы пару секунд помолчали, отхлебнули из своих стаканов, и я сказал:
— Ден, ты и правда не понимаешь, что виноват?
По старой памяти он набычился, выгнул грудь колесом, готовый защищаться, но я продолжил так же спокойно:
— Виноват, и продолжаешь гадить. И что с тобой делать, а? Инна, вон, и то все поняла, извинилась.
Памфилов мгновенно сдулся, глянул в стакан так, словно хотел там утопиться. Я подключил опыт взрослого:
— Где-то слышал, что в старину развлекались, натравливая медведя на бочку с гроздями. Медведь ранил себя, злился и бросался на бочку снова и снова, и все больше и больше получал. Все сильнее злился. А достаточно просто отойти и подумать. У медведя с мозгами слабовато. Понимаешь, о чем я?
Стиснув зубы, Ден кивнул.
— Проговори это. Неприятно признавать свою ошибку, только сильный может это сделать. Извиниться тоже сложно, но Инна смогла, и я ее зауважал.
Памфилов глянул злобно и отвернулся.
— Тебе кажется, что она тебя предала, да? Ты ведь ради нее старался.
— Типа того, — кивнул он, все так же глядя в сторону.
— А теперь представь, что ты — не ты, а, скажем, Минаев. И посмотри на себя со стороны. Сможешь?
Памфилов дернул плечами и задумался. Отхлебнул чай, подумал, снова кивнул.
Если бы не опыт взрослого, который заставлял смотреть с позиции учителя на Памфилова, который не знает, что творит, у нас была бы заруба на много лет. А так, как тень прокурора над Жунько, надо мной нависал таймер грядущей катастрофы, и каждый человек, до которого удалось достучаться — это камешек на весах в нашу пользу.
— Я не злюсь на тебя и не хочу воевать, — сказал я.
— Правда? — вскинулся он.
— Не ошибается только мертвый. Стал бы я с тобой говорить, если бы хотел войны. Главное больше не гадь и не трепли лишнего
— Спасибо, — сморщив нос, выдавил из себя Памфилов. — Не буду.
И снова пришлось объяснить:
— Тебе сейчас неприятно, потому что ты чувствуешь себя побежденным, но это не так, с тобой никто не воевал. Ты просто бросался на бочку с гвоздями, думая, что вот он, враг. Но не все, что нас ранит — наш враг. Иногда мы сами убиваемся о разные предметы. Малыш потом мстит и колотит злобный угол или стол, но толку? Короче, ты меня услышал.
Памфилов кивнул, я залпом выпил компот, положил напротив Денчика нетронутый пирожок и поспешил к Илье.
— Спасибо, — донеслось в спину.
Свернув к рукомойникам, я столкнулся с гоп-командой, которая, оказывается, за нами следила.
— Ну че? — спросил Чума, пританцовывая от нетерпения. — Тупой, да? Объяснить ему, да?
— Ты только скажи! — Плям ударил кулаком о ладонь.
Вот только не хватало мне обзавестись боевым отрядом торпед! Похоже, Чума решил, что он теперь должен мне за лечение. В общем, что-то там себе решил.
— Да не, он все понял. Не трогайте его, хорошо?
Барик, стоявший в галерее, указал в окно и завопил:
— Пацаны! Петухи на горизонте!
Барик первый рванул к выходу. А я заметил Дорофеева и Афоню. Они специально спрятались в туалете и пошли домой позже всех, думая, что все враги разошлись. Барик вылетел на улицу и, сунув два пальца в рот, свистнул — видимо, созывая группу поддержки.
Афоня с Дорофеевым ускорили шаг и скрылись из поля зрения, гоп-команда Чумы рванула за ними, вопя и улюлюкая. Я подошел к Илье.
— Ну что? — спросил он.
— Попытался объяснить Денчику, в чем он неправ. Инна ж поняла, причем своим умом, вдруг и до него дойдет, парень-то он вроде неплохой, зачем его травить.
Илья кивнул и задумался. Молчал он, наверное, с минуту, и только когда мы вышли со школьного двора, сказал:
— Ты бы так не поступил. Тот ты, которого я знал раньше. Все-таки теперь ты — это не совсем ты. Но и не тот человек, что был летом. Что-то среднее. Иногда я не понимаю, почему ты делаешь то, что делаешь.
— Представь на минутку, что от тебя зависит… очень многое, — объяснил я. — Например, когда будет та самая война, что убьет нас в будущем. Причем зависит от каждого твоего слова. Загнобил Памфилова — и это не пошло плюсом.