И тут я снова увидел лестницу, на сей раз, она была железной и сверху на ней сидела нагая женщина. Я сразу вспомнил свою дорогую Элизабет, пусть земля ей будет пухом, а мне проторенной дорожкой во спасение.
За моей спиной кто-то неровно дышал. Я заметил тень на земле, которая принадлежала высокому и страшному человеку. Вне всяких сомнений в руках он держал острый предмет. Я без промедлений стал взбираться по лестнице. Он шёл за мной по пятам. Кричал что-то на языке, которого я не понимал, один раз он даже сумел схватить меня за ногу. Тогда я чуть не свалился с ним на землю. Внизу меня ждала смерть, а я её ощущал грузом висящей на своей ноге, как тогда в книжном клубе. Но кто-то сверху кинул в него камень, и он свалился на землю. Чтобы не сомневаться в том, что он мертв, скажу вам, что лестница эта уходила далеко в небо, вероятно ступеней сто, если не меньше.
С земли послышался громкий возглас дикаря, моего преследователя. Крик на сей раз был на моём языке, английские слова и такой же чисто британский акцент. Он кричал мне в след "Будь проклят, Мюрей!". В тот момент меня настиг свет, и я очутился в новом месте.
Не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как я писал последние строчки. Времени тут нет, как такового. Если я и слышу тиканье часов, то это точно те часы, что отсчитывают время до моей смерти.
Кажется, после смерти Джонатана Блейза в мире Тарзана - да, я уверен, что тот дикарь не кто иной, как мой старый друг - прошла вечность. Пусть его голос и казался болезненно чёрствым, как у старика, а диалект превращал его речь в совершенно мне чуждую тарабарщину, но я всегда узнаю кому может принадлежать тот безжалостный крик полный злобы и отчаяния. Я не старался понять, как и сколько он пробыл в этой книге (тем более, что я слышал его смерть своими собственными ушами). Но, то, что он винил в этом меня, в этом я уж точно не могу сомневаться, ни на йоту.
Нагая дама стояла передо мной, как ангел стоит у врат рая, дожидаясь следующего посетителя. Старая женщина с обвисшими лонами, ягодного цвета щеками она смотрела меня и ждала слов или действий. В первую очередь я пробубнил ей - точно не сказал, ибо тогда я был не в своей тарелке - о том, что благодарен в помощи и, что если бы не она, то мне не жить и не лицезреть мира живых. За этими словами последовало долгое молчание. Напряжение вновь сковало меня. Она кивнула головой, что я на тот момент мог перевести как "Не за что". Возможно и, правда, не за что. Возможно.
Я сумел привыкнуть к яркому свету и решился взглянуть её в лицо. Тогда-то всё и встало на свои места. Теперь я видел все, что было в ней правильным и неправильным. Девушка не имела рта и даже контуров где тот должен находится. Ни дыры или ниток, а просто лицо с глазами, носом и бровями, но без рта.
Мир, в который я попал, решил назвать "Утроба матери", ибо спокойнее места за все мои путешествия я так и не нашёл, а женщина, что стояла предо мною напоминала мою дорогую матушку. Если бы я ещё мог точно вспомнить, какие у неё были глаза (и у матери, и у той девушки), то я бы точно вам сказал, что в тот момент мне показалось, что я оказался в раю.
Мне пришло в голову осмотреться вокруг. Большая библиотека, стопки книг некоторые из них разбросанные по полу и ещё эти странные светильники, торчащие из-под потолка. Они казались очень яркими и несколько футуристичными.
Я заметил, что нагая дама чем-то недовольна. Осмотревшись повнимательнее я увидел, что сидел на небольшой стопке книг, которые судя по всему она читала или собиралась прочесть. Встав и извинившись посмотрел на обложку самой верхней книги. Тогда - да и сейчас, пожалуй - меня не удивило то, что я увидел. Думаю, и вам уже ясно, что там было изображено. Тарзан.
После этого она провела меня в гостиную, где заранее накрыла на стол. Сейчас я могу вам с уверенностью сказать, что меня тогда не покидало чувство слежки, но никого вокруг я тогда не видел. Ныне я припоминаю пару приоткрытых дверей, которые находились у входа в гостиную. Если в том месте и жили какие-то люди, то они точно не хотели показываться на глаза гостю из иного мира.
Мы ели. Пир получился знатный, но, конечно, заботы и страхи всё ещё терзали мою душу, а предсмертный крик друга всё ещё звучал в моих ушах. И всё же еда - отличное лекарство от любых невзгод. Ещё лучше бы мне помог разговор по душам, но в правилах этого мира был запрет на слова, и даже тогда, когда я пытался издать какой-то звук, нагая дама начинала бить ногами об пол. Слова причиняют им неописуемую боль.
Я оказался в западне. От нагой дамы было мало толку. Каждое слово она сопровождала топотом босых ног, а каждый мой жест, в общем, она пристально вглядывалась в меня, так будто бы решаясь поменять условия заключения. Нет, я не пленник, но то, что я попал к ней на бесконечный цикл небытия и не мог выбраться оттуда через главный вход, в этом я убедился, подойдя к зарешетчатым окнам.
Пустота. Этого слова вам будет достаточно и для того чтобы описать то, что творилось снаружи здания и для того чтобы понять, что из себя теперь представляла моя душа после шоковой встречи с пустыней душ. Я видел лишь слабые зелёные силуэты, плывущие в неосязаемом воздухе скроенной из абсолютного мрака. Мои глаза не могли свыкнуться с этим. Я плакал. Впервые за всё это время я впал в абсолютное отчаяние и не знал, что мне делать дальше.
Ночь - если это её лик меня встретил за окнами - я провёл в небольшой спальне, принадлежащей одному из слуг нагой госпожи. Мне каким-то чудом всё же удалось заснуть. Не могу описать то что мне снилось, так как, сознание моё принялось месить того что со мной случилось и - как бы это глупо не звучало - того, что меня поджидает впереди. Проснувшись, я лишь снова заплакал, увидев, что нахожусь не у себя дома в Калифорнии. Впал в глубокую прострацию, а сон был лишь подачкой к этому. Прозрением и пониманием того чем всё в итоге закончится. Если в том письме могла быть какая-то химия или наркотик заставший меня впасть в кому, то объяснить столько глубокий и яркий сон не сможет даже точно такой же внутри оного. Я углублялся в мрак и ничего не мог с этим поделать.
Я потерял палец. Пришлось использовать бумагу в качестве тряпки, чтобы немного остановить кровь, в конечном итоге нашёл костёр и прижёг рану. О причинах не успею написать, ибо бумага нужна мне для истории. Я хочу описать только лучшее, не могу я заставить себя описать страсти, что настигли меня недавно. Это выше моих сил. Лучше вернёмся ненадолго в прошлое.
Я писал вам о нагой даме. Я пробыл у неё достаточно долгий срок, она позволяла мне ходить к ней в библиотеку, уборную и гостиную. А иногда, тогда я пугался её силуэта, она лично приходила ко мне и ввела к столу в столовой. Еда там была очень вкусной. Описывал ли её вам ранее или нет, уже не помню, а перечитывать текст я не могу, ибо исправлять себя в такой ситуации нет никакого смысла. Откуда-то там была индейка и французские булочки. Чашки с чаем, а также вино, такое старое, что сама вселенная будет краснеть от зависти.
Я нашёл дневник. Наверное, он принадлежал той женщине, но по почерку (я видел много разных почерков, которые нам с Белзом присылали, и они почти всегда написаны от руки) могу вас уверить в обратном. Чисто мужской, каждое слово зрит на, или же сквозь, меня. Плюётся своим мужским началом. Уверяет в своём величии. Я из-за скуки, и чтобы не запутаться обозвал тот текст "Шум смерти не помеха". Вот его краткое содержание: