Все четверо заулыбались. Улыбки были теплыми, но очень скоро они сошли с их лиц, глаза снова заледенели. Я почувствовал, что остался чужаком, и выругался.
— Все не так просто, капитан, — произнес Вонг. — К сожалению. Вы, конечно, можете называть нас стопроцентными людьми, но мы таковыми не являемся. И всякий, кому придет в голову обозвать нас тушенкой, будет в определенной степени прав. Потому что не во всех отношениях мы столь же хороши, как вы — дети матерей. И это нам известно. И никогда нам не стать такими же, как вы. Никогда!
— Я ничего не знаю об этом, — вспыхнул я. — Ну, некоторые личные качества, что зафиксированы в протоколах…
— Протоколы, капитан, — перебил Вонг, — пока еще не в состоянии сделать нас стопроцентными людьми.
Уэйнстайн согласно кивнул и, подумав немного, добавил:
— Так же, как и группу людей — расой.
Теперь я понял, к чему они клонят. И мне захотелось опрометью выскочить вон из этой комнаты, из этого здания, прежде чем кто-либо скажет еще хоть одно слово. Желание было так велико, что я вскочил со стула, но, одумавшись, начал прохаживаться вдоль доски.
Вонг Цзы не унимался. Я должен был сразу понять, что на этом он не остановится.
— Заменители солдат, — произнес он, прищурившись, словно впервые всерьез задумался над глубинным значением этого словосочетания. — Не солдаты, а заменители солдат. Мы не солдаты, потому что солдаты — мужчины. А мы, капитан, не мужчины.
Некоторое время стояла тишина. Я все еще не понимал.
— Что же заставляет вас не считать себя мужчинами?
Вонг Цзы посмотрел на меня с удивлением, однако ответ его был вежливым и спокойным.
— Вы должны знать, почему. Вы ведь знакомились с нашими личными делами, капитан. Мы не являемся мужчинами, настоящими мужчинами. Потому, что лишены способности к самовоспроизведению.
Я заставил себя сесть, опустив на колени трясущиеся руки.
— Мы стерильны, — донесся до меня голос Лахмеда, — как кипяченая вода.
— Есть множество людей, — начал было я, — которые…
— Здесь дело не в каком-то определенном количестве, — вмешался Уэйнстайн. — Речь идет обо всех нас.
— Нолем ты произведен, — пробормотал Вонг Цзы, — нолем и окончишь свой путь. А ведь можно было предоставить возможность хоть кому-то из нас… Дети, может быть, оказались бы не так уж плохи.
Роджер Грэй хлопнул огромной ладонью по спинке соседнего стула.
— В этом-то все и дело, Вонг, — со злостью процедил он. — Дети могут оказаться хорошими. Даже слишком хорошими. Наши дети, может быть, оказались бы лучше, чем их — и что же тогда останется от этой гордой и надменной, обожающей раздавать прозвища, расы людей-реалов?
Я снова всмотрелся в их лица, но теперь передо мной появилась совершенно другая картина. Исчезли медленно ползущие ленты конвейеров с органами и тканями, над которыми с энтузиазмом трудились биотехники. Мысли мои не занимало более помещение, заполненное десятками взрослых мужских тел, помещенных в питательный раствор, каждое из которых было подключено к компьютеру, заталкивающему в них информацию, необходимую для того, чтобы тело заняло место человека в самых кровопролитных боях космической войны.
Теперь я видел казармы, заполненные многократно продублированными героями. И у всех них — препаршивейшее настроение, в чем нет ничего удивительного, так как это характерно, во-первых, для любой казармы, и, во-вторых, оно вызвано глубочайшим унижением, какое вряд ли испытывал хоть один солдат из всех известных дотоле казарм. Унижением столь же первородным, как и сама структура человеческой личности.
— Значит, вы убеждены, — сказал я как можно спокойнее, хотя всего меня прошибало потом, — что способности к воспроизведению вы лишены умышленно? Уэйнстайн свирепо посмотрел на меня.
— Капитан, пожалуйста! Не надо рассказывать нам детских сказочек.
— А не задумывались ли вы над тем, что самым большим затруднением, которое испытывает сейчас человечество, является как раз воспроизводство? Поверьте мне, мужики, там, за воротами, только и слышно, что разговоры об этом. Даже школьники начальных классов вдоль и поперек рассматривают эту проблему на своих олимпиадах. Ученые-ботаники и археологи выпускают каждый месяц объемистые монографии, рассматривая этот вопрос под углом своей специализации. Каждый знает, что эотийцы победят нас, не разреши мы проблему увеличения народонаселения! Неужели же вы всерьез полагаете, что в таких обстоятельствах хоть кому-нибудь может быть умышленно нанесен подобный ущерб?
— А много ли значат для вас те немногие мужчины-нули, которыми вы сейчас располагаете? — оскалился Грэй. — Согласно последним бюллетеням, запасы спермы в спермохранилищах достигли наивысшего уровня за последние пять лет. Мы вам не требуемся!
— Капитан, — снова вмешался Вонг Цзы, выпятив треугольный подбородок,
— позвольте мне, в свою очередь, задать вам пару вопросов. Неужели вы искренне ожидаете от нас, чтобы мы поверили, что современная наука, способная воссоздавать живое высокоэффективное человеческое тело со сложнейшими системами из мертвой полуразложившейся протоплазмы, не в состоянии восстановить зародышевую плазму хотя бы в одном-единственном случае?
— Вы обязаны поверить, — ответил я, — ибо так оно и есть на самом деле.
Все четверо перестали глядеть в мою сторону.
— Разве вы не слышали, — умоляюще начал я, — что как установлено, зародышевая плазма гораздо более существенно неповторима для каждого организма, чем любая другая его часть? Некоторые эксцентричные ученые-биологи полагают, что наши человеческие тела вообще являются просто оболочками, посредством которых половые клетки осуществляют воспроизводство? Это самая сложная из стоящих перед нами задач биотехнологии. Поверьте мне, мужики, — с жаром закончил я, — уж если я говорю, что биология еще не разрешила проблему половых клеток, то говорю истинную правду. Уж это мне доподлинно известно. — Они слушали внимательно. Это придало мне уверенности.
— Послушайте, — заговорил я снова. — У нас есть одна общая черта с эотийцами, с которыми мы сражаемся. Насекомые и теплокровные неизмеримо отличаются друг от друга. Но и среди общественных насекомых, и среди членов человеческого сообщества имеются индивидуумы, которые, хотя и не принимают лично участия в цепи, составляющей процесс размножения, являются, тем не менее, важной неотъемлемой частью своей расы. Например, воспитательница детского сада сама может быть бесплодной, но играть очень важную роль в деле воспитания личных качеств и даже физических данных находящихся на ее попечении детей.
— Четвертая вводная лекция для солдат-заменителей, — сухо заметил Уэйнстайн. — Шпарит, как по писанному.
— Я был ранен, — продолжал я. — Тяжело ранен пятнадцать раз.
Для наглядности мне пришлось закатать правый рукав. Он оказался мокрым от пота.
— Мы знаем, что вы были ранены, капитан, — попытался остановить меня Лахмед. — Это видно по вашим медалям. Не нужно…
— И всякий раз, когда я бывал ранен, меня заштопывали так, чтобы я был, как новенький, даже лучше. Взгляните-ка на эту руку. — Я согнул ее так, чтобы им было хорошо видно. — До того, как она была обожжена в мелкой стычке шесть лет назад, мне никак не удавалось накачать на ней большой бицепс. Но на оставшемся обрубке мне нарастили новую руку, и, поверьте мне, ее рефлексы гораздо лучше, чем были у старой.
— Что вы хотите доказать, — перебил меня Вонг, — когда говорите о том, что было прежде…
— Пятнадцать раз я был ранен, — продолжал я, не обращая внимания на его слова. — И четырнадцать раз раны залечивали. Но на пятнадцатый раз рана оказалась такой, какую лечить еще не умеют… И мне никто не мог помочь.
— Не понял, — недоуменно прошептал Грэй.
— К счастью, — перешел я на шепот, — это не такая рана, которая видна…
Уэйнстайн привстал, чтобы что-то спросить, но передумал и сел. Я сам рассказал о том, что он хотел узнать:
— Ядерная гаубица. Как выяснилось впоследствии, попался неисправный снаряд. Этого оказалось достаточно, чтобы погибла половина экипажа нашего крейсера второго класса. Я не был убит, но оказался в пределах вторичного облучения…