Она приблизилась к окну, вечерний свет озарил её классические черты.
— Рита, кроме вас, вам никто не поможет. Я готов, но что я могу сделать? Кого искать? Где?
— Вы и так очень добры ко мне. Хорошие люди всё же встречаются. Эта девочка, Катя из приёмного покоя, купила мне бельё. Представляете? За свои деньги, простенькое очень, я почему-то уверена, что в прошлой жизни не надела бы такое, — она застенчиво улыбнулась, — но я рада, без неё у меня и этого бы не было. Правда, стирать самой трудно, я прошу нянечек. Кто-то жалеет и стирает, а кто-то считает, что я сама могу. Люди злые в основной своей массе. Понимаете?
Она снова подняла на Анисимова глаза и прикусила нижнюю губу.
— Люди? Нет, не злые, скорее — обиженные. Кто-то больше, кто-то меньше. Причём, сами виноваты, не следят за словами, позволяют себе многое, затем страдают, — ответил он ей. — А стирать вам полезно, руку желательно не напрягать, но разрабатывать пальцы нужно.
— Я стараюсь, я очень стараюсь, и спасибо за книжку, я прочла. Вы не могли бы принести другую?
— Хорошо, постараюсь не забыть.
Глава 9. (3)
— Я завтра приделаю шторку в ванну, чтобы мы не смущали друг друга. Располагайся. Сейчас перестелю постель. И можешь прилечь, ты устала, наверно.
— Да, немного. И замёрзла. Давай постель отложим на потом. Может, угостишь чаем?
— Сейчас поставлю кипятить. Я не готовил вчера, яичница тебя устроит? Ты есть-то хочешь?
— Спасибо! Очень даже устроит. Я голодна.
Анатолий приготовил нехитрый ужин, разложил по тарелкам, заварил чай. Она ела с удовольствием.
— Вкусно. Ты удивительно вкусно готовишь. А может быть, я просто отвыкла от человеческой еды. Не знаю.
— Да, конечно, месяц в больнице. Хотя я там ем то же самое, что и больные. Нормально, сытно. И дум лишних о голоде нет.
— Ты так неприхотлив?
— Наверно, — пожал он плечами.
— Толь, как же получилось, что ты, такой интересный, видный мужчина, и живёшь один? Давно? Ты извини за бестактные вопросы, но я должна убедиться, что не делю комнату с маньяком.
— Как раз с маньяком, можешь даже не сомневаться. Я режу людей и ковыряюсь в их мозгах. И, самое главное, Рита, что мне это жуть как нравится. А один я живу последние три года. И в двадцать шестой работаю три года, а до того в Институте нейрохирургии Поленова. — Анатолий на несколько секунд задумался о чём-то и продолжил: — Я стану называть тебя Ритой, несмотря на то, что мы оба знаем, что это не так. Но человек должен иметь имя. Пусть будет Рита.
— Ты дома совсем не такой, как в больнице. Там ты добрее.
— Дома я отдыхаю. Я люблю ни от кого не зависеть. Люблю заниматься тем, что люблю. Наше сожительство вынужденное, и я очень надеюсь, что ты не станешь мне особо мешать. Спать ты будешь на кровати. Я постелю себе на полу. Можешь занять полку в шкафу, я освобожу. Всё остальное твои проблемы. Я не романтик и заводить связи с противоположным полом не хочу. У меня всё было. Теперь мне комфортно в одиночестве. Ты меня поняла? И ещё, никогда не трогай мои вещи, особенно бумаги.
Она кивнула головой в знак согласия и улыбнулась, а он опять залюбовался ею. Увидел в ней женщину, желанную женщину.
Нет, никаких отношений не будет. К чему? Зачем? Тем более с пациенткой. «С бывшей пациенткой», — убеждал он сам себя. Но какие же у неё выразительные глаза, серые, почти стального цвета, наверняка, если бы на ней был синий свитер… Он шумно выдохнул, его мысли несло не в том направлении.
— Днём можешь смотреть телевизор, компьютер не тронь. В тумбочке есть килька в томате — стратегический запас, ешь сколько хочешь. Продукты я куплю завтра. Двери никому не открывай. Ты всё равно не знаешь людей, с которыми я общаюсь, а остальные могут быть опасны. В выходные поедем смотреть город, может быть, узнаешь какие-то места, вспомнишь. Книг у меня мало, они остались там, где я раньше жил, я про художественную литературу, а специальная тебе не интересна. Что ещё? Кофе не пей, тебе вредно. Ключи я сделаю ещё один комплект и дам тебе тоже завтра. Кажется всё. А нет, полотенце, стакан для твоей зубной щётки сейчас организую. Да, и не подходи к телефону.