Эйдэрд смотрел на неё и улыбался. Глаза его горели чёрными факелами, ноздри раздувались. Забыть обо всем... Нырнуть в омут с головой... Очередная? Ну и пусть! Лишь бы его губы целовали её кожу. Лишь бы… Лишь бы узнать, что это такое – любовь мужчины. Сосуд греха? Ну и ладно! Она хочет выпить этот сосуд до дна. Что будет потом? Неважно. Лишь бы здесь, лишь бы сейчас…
Но принцесса усилием воли взяла над собой вверх. Укусила себя за внутреннюю сторону щеки.
– Вы ранены, – произнесла почти не дрожащим голосом. – Вам нужен сон. Давайте спать. И… я не желаю стать заменой вашей Алэйды на одну ночь.
Герцог хмыкнул.
– А на несколько ночей?
– Не притворяйтесь, что не поняли меня.
Леолия встала, одёрнула сорочку. Девушку всё ещё била дрожь нечестивых желаний. Но дух выше тела, не так ли?
– Спокойной ночи, муж мой.
– И тебе спокойной ночи, жена моя. Если, конечно, твоя ночь будет спокойной.
В его голосе прозвучал сарказм.
Леолия действительно долго лежала без сна, слушала тяжёлое дыхание мужа и ворочалась, вспоминая его поцелуи и крепкие руки, с выступающими венами, которых так хотелось коснуться губами.
Глава 17. У постели
Рассвет застал Эйдэрда за колкой дров.
Обнажённый до пояса Медвежий герцог прицельными и точными ударами колуна дробил чурки на треугольные поленья. Огромные, полуметровой толщины чурки при каждом ударе послушно кололись, и очень скоро Эйдэрд оказался едва ли не по колено завален медово-пахнущими дровами. Пот струился по обнаженной коже, по спине, лбу, по бугрящимся мышцами рукам. Герцог был зол.
Медведь его раздери, что это вчера было?!
В бездну!
В его планы не входили ни нежность, ни ласки, ни чувства в принципе.
Секс с принцессой тоже.
И можно было бы оправдаться плохим состоянием: слабость плоти вела к слабости духа. Из-за серьёзной раны железная воля ослабела. Нашлись бы и прочие оправдания слабаков. Но Эйдэрд привык судить прямо и жёстко и себя и других. Он никогда раньше себя не оправдывал, не будет начинать и теперь.
Медведь допустил, чтобы эмоции проникли в кровь, чтобы чувства, пусть и на короткое время, одержали вверх над разумом. Он позволил себе стать неопытным юнцом, чьими поступками руководит голос тела, а не воли. Но больше этого не повторится.
– Ищи себе другой объект для привязанности, – приказал он сердцу.
Не Леолию.
В какой момент она перестала быть для него пешкой в его планах и превратилась в нечто большее?
Эйдэрд остановился, глубоко вдыхая свежий утренний воздух, полный туманами и росой. Проанализировал, препарировал свое сердце, рассматривая его тайные струны холодным взглядом палача.
Пожалуй, это началось с того утра, когда девчонка заявилась к нему в особняк, чтобы заключить сделку. Очень глупый поступок. Даже с учётом, что она не знала о его плане. Безумно. Но смело. И эта решительность и отчаянная смелость кроме раздражения вызвали в нём… Да, сочувствие, симпатию и даже…
Эйдэрд хмыкнул, увидев затаившуюся нежность.
Герцог терпеть не мог глупцов. Его мало что бесило так, как людская беспомощность. Но принцесса не была ни дурой, ни беспомощной девочкой. Неопытной, наивной, но не дурочкой.
Зайти в берлогу к медведю, встать перед ним и предложить союз…
Да уж.
Придавленная железным сапогом разума, нежность вновь зашевелилась в каком-то потаённом уголке сердца.
Пожалуй, именно эта смесь невинности, решительной смелости и… обречённости – вот, что цепляло его странные, сильные чувства. Это притягивало его к Леолии.
– Ваша светлость? – потрясённый бородатый слуга смотрел на него широко раскрытыми глазами.
Оно и понятно: герцоги не рубят дрова. Плевать. Пусть привыкают к его капризам.
Эйдэрд бросил колун, и тот вонзился в последний, оставшийся целым чурбан. Кажется, липа. Царственно кивнул слуге. Затем герцог прошёл к колодцу, поднял ведро ледяной воды и опрокинул его на себя, смывая пот. Ничто так не освежает мозги, как тяжёлый физический труд.
Хвала Юдарду за открытые миру медвежьи камни!
Без магической силы амулета, его потомок сейчас валялся бы в горячечном бреду на ковре у постели своей супруги, и грезил бы о её нежных, горячих, полураскрытых губах, не владея ни собственной волей ни разумом, ни контролем над телом. Мечтал бы о замутнённом взгляде медовых глаз. О мягких на ощупь, шоколадных волосах…
«Стоп!» – зарычал мысленно, ощущая, как от паха поднимается жар. Никаких воспоминаний! Никаких мыслей, образов! Принцесса – обычная пешка в шахматной партии, которую он разыгрывает. Отныне Эйдэрд даже мысленно не станет называть её по имени. Теперь, когда он исследовал себя и понимает процессы, произошедшие в сердце, он сможет вырвать зарождающиеся чувства, как бурьян. И рука не дрогнет.