Криков и плача я больше не слышал, единственным звуком был вой сирены скорой помощи, пронёсшийся в конец улицы, а потом ещё раз, когда она уезжала от дома Волковых…
Вера нашла меня в сарае вечером, когда забежала покормить кроликов.
— Ты что тут? — вытащила меня на свет тусклой лампы и всплеснула руками. — Да где же ты так? Побитый весь, грязный, лицо исцарапано. Дима?
— Упал… — хриплю и боюсь поднять глаза.
— Упал он, — Вера обнимает меня и начинает плакать. — Горе ты моё. Я уже полпосёлка оббегала, обыскалась. Думала в полицию идти. Боялась, чтобы и с тобой, как с Лёшкой, не… — и заплакала ещё сильнее.
— Что с Лёшкой? — голос предательски дрожит.
— Ох, не нужно тебе знать. Не нужно. Не для твоих это ушей, — обнимает меня за плечи. — Пошли в дом, Димочка. Отмоем тебя, накормим.
— С Лёшей что? — упираюсь и впервые за всё время повышаю на Веру голос. — Он жив?
— Жив он… Скорая увезла ещё днём в область.
— Жив… — как эхо повторяю за тёткой.
— Только вот не известно, что лучше: жить после такого, или… — замолкает, понимая, что я вслушиваюсь в её слова. — Дим…
— Замолчи! — вырываюсь из тёплых рук и бегу в дом.
Там, даже не раздеваясь, в грязной футболке и вывалянных шортах зарываюсь с головой под одеяло.
Размазываю по щекам слёзы, и где только берутся. Содрогаясь в немых рыданиях, мысленно ругаю Веру. Зачем она так сказала?! Разве умереть может быть лучше, чем жить? Зачем она так о моём Лексе?..
Распахиваю глаза под одеялом и перестаю дышать на какое-то время от осознания случившегося.
Он просил меня позвать на помощь. Он надеялся, что я приведу кого-то из взрослых… А я предал его, испугался за свою шкуру. Сидел, как крыса в сарае, пока он там… А ведь он меня спасал… Такой ценой.
На мой вой в комнату влетела тётка и тут же стала вызывать скорую по телефону. Я не помню, как меня забирали, помню только как Вера держала мою голову у себя на коленях и что — то всё время мне говорила и гладила по волосам.
Смутно помню как потом в больничную палату приходил полицейский. Что-то спрашивал, а я даже слов не разбирал и на всё отвечал: «Я не знаю…»
Меня выписали через четыре дня. Дали тётке рецепт на какие-то успокоительные таблетки и отправили домой.
В посёлок я больше не заезжал, прямо из больницы меня забрала бабушка. Всю дорогу мы с ней молчали, дома она тоже меня ни о чём не спрашивала, и я был безмерно ей за это благодарен.
Тётка Вера первое время приезжала к нам в гости каждый месяц, привозила всякие баночки с вареньем и солёными огурцами, подолгу сидела с бабушкой на кухне.
О чём они говорили, я никогда не спрашивал. О Лексе тоже. Я и так всё знал: мы больше не друзья. Я — предатель и трус. С того солнечного дня Лекс больше никогда не будет моим.
========== Василий советует… ==========
Я не был там четыре года. Записался во всевозможные кружки, просился в летний лагерь, придумывал миллионы причин, лишь бы не ехать. Сидел, зарывшись в книги, в то время, когда ребята моего возраста сбегали на дискотеки и зажимали подруг по подъездам. Перестал играть в футбол и больше никогда не ходил на рыбалку.
Но люди не вечны, и в один из майских вечеров мою бабушку с сердечным приступом увезла скорая, назад она так и не вернулась.
Я пробыл в прострации почти неделю. Очнулся, когда понял, что в квартире жутко тихо, а мои вещи собраны в большие сумки.
Нашёл на кухне бледную и осунувшуюся тётю Веру в чёрном платке и безразлично уставился в заплаканное лицо.
— Димочка, — протягивает ко мне тонкие пальцы, и я послушно сажусь рядом, позволяя гладить себя по волосам. — Всё будет хорошо, вот увидишь.
Разве уже может быть хорошо? Маму я не помнил совсем, об отце не слышал ничего и никогда, у меня даже отчество было в честь деда — Александрович. Всё, что у меня было — это бабушка Лена и эта маленькая двухкомнатная квартира. А ещё летние каникулы в небольшом посёлке… Когда-то давно.
— Я пропустил экзамены… — говорю, смотря в пол. Не знаю почему, но именно это вертелось сейчас в голове.
— Да Бог с тобой, мальчик мой, — Вера склоняет мою голову себе на плечо. — Тебя от них освободили, сдашь в августе.
— Как я теперь тут без… — замолкаю на полуслове, ком в горле не даёт дышать.
— Дима, ты что? Я тебя тут ни за что одного не оставлю, — прижимает сильнее, и я чувствую слабый запах выпечки от её одежды. — Поедем ко мне. Документы твои в школу отдадим, доучишься, поживёшь.
— Поживу? — всё ещё не хочу понимать правды.
— Если захочешь, останешься насовсем, — тётка украдкой вытирает слёзы. — Ты же мне как родной.
Чувствую, как по моим щекам всё же ползут горячие слёзы, и не могу понять, что причиняет мне большую боль: смерть любимого человека или грядущая встреча с живым.
*
Посёлок почти не изменился. Единственное, чего я не помнил — это серого небольшого магазина прямо на перекрёстке рядом с нашим домом, с очень оригинальной надписью «МАГАЗИН».
Таксист остановил нам прямо у калитки и даже помог выгрузить многочисленные сумки и коробку с моим компьютером. Техника была старенькой, но служила мне без перебоев уже несколько лет.
— Спасибо вам, — слишком сердобольная тётка суёт в руку таксиста купюру, намного больше нужного. — Здоровья вам.
Таксист мило улыбается (ещё бы!) и чуть ли не машет нам ручкой, уезжая.
— Зачем ты ему деньги дала?
— Но подвёз же… — кажется, что из нас двоих после похорон я очухался быстрее.
— Вер, у него работа такая — людей возить.
— Не знаешь ты, Дима, жизни ещё. — Тётка подхватывает пару сумок и тащит их во двор.
Я беру самое тяжёлое — коробку с железом — и, стараясь не споткнуться, иду следом.
— Димка, ты?!
Замираю и даже боюсь обернуться. Но мои опасения не оправдываются. Это Олег. Вытянувшийся, русоволосый, с широкими плечами и приветливым блеском в карих глазах.
— Ну, здравствуй! — забирает из моих рук коробку и ставит рядом, прямо на траву. — А ты совсем не изменился…
— Здравствуй, — отряхиваю ладони и протягиваю ему руку. — Зато тебя почти не узнать.
— Это всё футбол, — довольно улыбается, сверкая ровными зубами.
— Так и гоняешь? — не могу понять рад ли я его видеть или мне всё равно.
— Ага. Мы уже на областные ездим. Вот и Вадька тоже в футболисты двинул. — Олег неопределённо машет рукой в конец улицы, а я даже боюсь туда голову повернуть.
— Молодцы, — даже не знаю, что ещё говорить, и оглядываюсь на двор, проверить не идёт ли Вера, чтобы найти причину для завершения разговора.
— А сам-то ты как? Смотрю, спорт тебя стороной обошёл, — Олег встаёт рядом для наглядности. — Каким был, таким и остался.
— Почти… — решаю принять это как шутку, а не как оскорбление. — Меня и спорт не исправит.
— Ну ничё. Всё равно ты не самым маленьким будешь. Васёк вон вообще метр с кепкой, а гомна в нём за троих. — Олег кривится, как от лимона.
Молчу. Потому что о Ваське говорить совсем не хочется, и мне реально пофиг сколько в нём этого самого дерьма, а сколько сахара.
— Хоть метр шестьдесят есть? — Олег всё никак не отцепится от моего роста.
— Метр шестьдесят восемь, — отвечаю, просто чтобы побыстрее отвязаться.
— Точно выше Васька, — Олег довольно потирает руки. — Цыганская выскочка. Думает, что раз под защитой Волка, значит можно всё.
Вздрагиваю только от одного этого прозвища и хочется спросить, правильно ли я понял, но Олег как будто читает мои мысли.
— Лекс компашку себе сколотил, всю округу мутят. Даже отец на него повлиять не может, — смотрит в наш двор и добавляет. — Ты бы, Дим, поосторожнее в первое время… Пацаны говорят, зуб у Волка на тебя… — мнётся. — Причину не знаю, да и не моё, наверное, это дело, но после того случая у реки…
— Что? — боюсь спрашивать, но мне нужно знать.