Мотаю коротко стриженной головой, стряхивая его руку.
— Рад, что тебе нравится! — ерошу непривычно короткие волосы.
— Конечно. Теперь ты хоть на парня похож, только вот…
— Что?
— Эта штука… — касается пальцами своей мочки. — Сними.
— С какой стати? — тоже трогаю свою левую мочку, в которой поблескивает серебряное колечко серёжки.
— Потому что я так хочу, — встаёт с качели и нависает надо мной. — Ты что, до сих пор так и не понял? Ты будешь делать то, что я хочу и как я хочу, иначе жить тебе у нас будет очень обременительно.
— Нет, — возражаю прямо в его серые злые глаза. — Может, я и виноват перед тобой, но я не кукла в твоих руках.
— Ты тот, кем я захочу, чтобы ты был. Если нужно будет, ты станешь куклой. Если я скажу, ты станешь последней подстилкой. Ты будешь есть с моих рук и вслушиваться в каждое моё слово.
— А если нет? — пытаюсь тоже встать, но он толкает меня обратно.
— Я уверен, ты очень скоро сам поймёшь, что у тебя просто нет выбора.
— Выбор есть всегда, — вздёргиваю подбородок и не отвожу взгляд.
— Иногда его нет, Принцесса… — наклоняется ещё ниже и, едва прикасаясь, трогает серёжку в моём ухе, осторожно перекатывает её между пальцами и медленно ведёт по ушной раковине. Потом обратно к мочке, с такой нежностью, что у меня дыхание замирает и хочется прикрыть глаза. — Это жизнь, Принцесса. Либо ты её, либо она тебя… В твоём случае — только второй вариант, — улыбается мне как раньше, четыре года назад, и резко убирает свою руку.
Даже не заболело. Обожгло. Как будто кто-то приложил всего на несколько секунд раскалённый прут.
Непонимающе смотрю на его руку, чувствуя, как растекается нехорошее тепло по телу, и как по шее, прямо за ворот новой рубашки, что-то ползёт. Трогаю рукой там, где щекочет, на скуле и под ухом, и с удивлением растираю кровь на своих пальцах.
— Что ты сделал? — наверное, от шока всё никак не могу поверить.
— Не оставил тебе выбора, — на несколько секунд Лекс разжимает свою ладонь и показывает мне мою серьгу — небольшое серебряное колечко, рельефно разрисованное и с целой застёжкой. Спасибо ювелиру, поработал на славу, даже не расстегнулась в процессе «снятия».
— Руку убери! — дёргает меня за локоть, и я почему-то слушаюсь.
Смотрю на свою ладонь и в ступоре вытираю запачканную руку о деревянное сидение.
— Что ты творишь, а? — бьёт меня по пальцам, как маленького. — Тут, кроме тебя, ещё дети, между прочим, бывают, — прячет мою серьгу в карман своих джинсов и поднимает меня за подбородок. — Тут сиди. И чтобы ни шагу. Я сейчас вернусь.
Спешит куда-то за угол, а я почти безразлично думаю о том, что сегодня на дискотеку не попадаю.
И где эти ребята запропастились? Нужно сказать им, что передумал, и топать домой. Тут идти всего четыре квартала, добегу минут за десять-пятнадцать. Ещё бы как-то объяснить своё кровавое обновление…
— Сидишь? Молодец, — рядом опять вырисовывается Лекс, с какой-то жидкостью в маленькой баночке и пластырем в квадратной упаковке.
Дёргаюсь, запоздало реализуя своё желание свалить отсюда, но кто же меня пустит…
— Да сиди ты, — Лекс нажимает мне на плечо и припечатывает к сидению. — Голову поверни!
Послушно поворачиваюсь к нему разодранным ухом и позволяю обработать рану щиплющим раствором без запаха. Не шевелюсь, когда он аккуратно наклеивает мне пластырь на мочку, молчу, когда он вытирает салфетками ворот моей рубашки, видимо, таким способом желая избавиться от крови.
— Вот блядство, — выбрасывает салфетку в песочницу рядом с качелями. — Вот, что бывает, Принцесса, когда старших не слушаешь, — опять хватает меня за подбородок и вынуждает смотреть ему в глаза. — Ты как? Урок усвоил?
Отрицательно машу головой, а он хмурится в ответ.
— У меня больше нигде нет серёжек… — зачем-то шепчу ему в лицо.
— Не страшно, Принцесса. Главное, что есть ты, а что и когда оторвать — это уже не проблема.
— Так не может продолжаться, — всё ещё не могу поверить в то, что слышу это от человека, которому, скорее всего, обязан жизнью.
— Так будет до тех пор, пока ты не поймёшь, что ты всецело мой, со всеми своими трусливыми потрохами. Слышишь?!
— Слышу… — скорее просто повторяю за ним, чем обдуманно отвечаю.
— Вот и чудненько. Хорошего тебе вечера, — Лекс лохматит мои и без того растрёпанные волосы и просто уходит.
Блять! Просто уходит! Насвистывая какую-то фигню себе под нос. А я, как придурок, остаюсь сидеть на этой дурацкой качели, в замызганной рубашке и с пластырем на ухе.
И тут, по закону жанра и подлости, в одном из выходов со стадиона показывается высокая фигура Олега, ведущего под ручки Соню и Риту.
========== Вредная привычка. ==========
Попытка соврать ребятам, а в частности Олегу, не увенчалась большим успехом. Я, конечно же, что-то мямлил про то, что подрался с незнакомыми ребятами и всё в этом роде, но сухого и недоверчивого взгляда Олега хватило. Он не поверил ни единому моему слову. Правда, настаивать на правде не стал, за что ему огромное спасибо.
После игры мы по-быстрому слетали ко мне домой за чистой рубашкой, где я смог воочию полюбоваться на нежно-розовый в ромашку пластырь на моём ухе, и поспешили на дискотеку. Естественно, эту детскую радость со своего уха я снял, а ранку просто обработал спиртом. Мочка опухла и болела, но кровь уже не сочилась.
Маневрируя, отворачивая голову, проскочил мимо Веры на кухне. Плохо, что с такой стрижкой не спрячешь разорванную мочку за волосами, не сегодня так завтра, но она точно увидит.
В общем, на место мы добрались в самый разгар мероприятия. Ещё там, на качелях, я решил, что всё-таки пойду. Не собираюсь прятаться и шарахаться от всей этой Волковой компании только из-за отрезанных волос и сегодняшнего случая. Ах да, ещё разбитый и так и не найденный телефон. Ну и фиг с ним. Кому мне тут звонить? Вера меня видит десять раз на дню, а ребята знают, где искать.
— Что пить будем? — Дюха оглядывает жиденькую витрину мини-бара в небольшом клубе.
— Всё так же на «паспорт»? — поддеваю его.
— Всё так же «как своим», — смеётся Дюха и зовёт высокого парня лет двадцати пяти. — Дим, знакомься, Веретенов-старший, в простонародье просто Глеб, мой брат.
— Ух ты, — протягиваю руку через невысокую стойку. — Дима.
— А ты, Дима, случайно не Веры Золотарёвой племянник? — Глеб достаёт откуда-то из-под стола запечатанную бутылку коньяка и ставит перед Дюхой. — Похож очень.
— На кого? — встревает Ира. — Тёть Вера же тёмная по жизни!
— На мамку свою похож. Я маленький был, но такую девушку, как она, не забудешь. Очень красивая была. — Глеб тепло мне улыбается. — Прости, что я о таком…
— Ничего, — киваю ему головой и обвожу взглядом зал.
— Только с умом, — Глеб смотрит, как Дюха забирает бутылку, и делает строгое лицо.
— Конечно. Первый раз, что ли? — Дюха в шутку отдаёт ему честь и роет глазами толпу собравшихся, выискивая нам место. — Вон там, кажется, свободно.
И мы гуськом пробираемся сквозь шумную и вяло шевелящуюся под медляк толпу. Первые — девчонки, их пропускают охотней, а там и мы прошмыгиваем. У самой стены вырисовывается небольшой, частично скрытый от посторонних глаз кованной перегородкой столик.
— Опоздали, а лучшие места заняли! — довольно орёт Олег и целует Соню в шею. В зале темно, но я и без этого знаю, что она сейчас смутилась и слегка покраснела.
— А ты волновался! — кричит в ответ Дюха и выставляет на стол бутылку. — Закусывать будем или водички?
— Нам шоколадку! — вносит предложение Ритка.
— А мы можем и так! — машу рукой, показывая, что пофиг с чем пить, а можно и без ничего.
Нас тут шесть человек, что нам какая-то бутылка. Хотя, если честно, я вру сам себе, потому что кроме пива и бабушкиной вишнёвой настойки (по 50 грамм по праздникам), я ничего ещё в жизни и не пробовал.
— Так, значит так, — Дюха отправляется обратно за заказанной шоколадкой, а мы рассаживаемся вокруг стола.