А как же происходила перенастройка вермахта с уже бывшего Западного на будущий Восточный фронт? Шла ли речь действительно только о рутинных мероприятиях в рамках оборонной стратегии страны, т. е. «абсолютно нормального процесса»{404}, из которого позднее поэтапно вырос план «Барбаросса» и разразилась большая война за «жизненное пространство на Востоке»? Могла ли этому способствовать личная инициатива Гитлера, как предполагает широкий круг исследователей-историков на протяжении уже нескольких десятилетий?{405}
Ведь вообще-то следовало ожидать, что Гитлер после подписания перемирия с Францией 22 июня 1940 г., а может быть, даже неделей раньше, когда немецкие войска без боя вошли в Париж, должен был поделиться с командованием вермахта своими мыслями относительно планов на Востоке, а точнее, плана «Ауфбау Ост» («Строительство на Востоке»), под названием которого скрывался план «Барбаросса». Произошло ли это? Подтверждений этому нет. Во время обсуждений военного положения и в беседах с Геббельсом он был, казалось, полностью занят мыслями о скорейшем окончании войны с Великобританией. Это неудивительно, поскольку означало стратегический поворот к ситуации лета 1939 г., когда он надеялся достичь соглашения с британцами и когда они могли бы развязать ему руки на Востоке.
Своим пропагандистским лозунгом о «мире» Гитлер никоим образом не собирался ответить на стремление германского народа к миру, а напротив, хотел, наконец, реализовать центральную идею своей политической программы. Теперь, когда фюрер, по собственным представлениям, преподал урок британцам и вышвырнул их с континента, он мог надеяться, что его стратегический счет вырастет. Но оставался открытым вопрос, как и когда будет решена «восточная проблема». Новый премьер-министр Уинстон Черчилль оказался человеком другого калибра, нежели те, с кем он столкнулся в Мюнхене почти два года назад. Британское правительство продолжало считать немыслимым признание германского господства на континенте, причем ни в коем случае не на условиях Гитлера. Поэтому оставалось принять следующее политическое решение: в результате продолжительного военного давления лишить британцев всякого мужества до такой степени, что они, в конце концов, уступят, или завоевать их остров. Оба эти варианта представляли собой крайне рискованные и требующие больших затрат предприятия. Потому неудивительно, что после прекращения огня во Франции 25 июня 1940 г. у фюрера в мыслях была лишь одна перспектива, а именно подготовка «мирной речи», чтобы, по возможности, суметь уговорить британцев пойти на уступки. При этом он рассчитывал на поддержку «партии мира», в существование которой в Англии искренне верил. Сразу же после грандиозного парада победы, состоявшегося в Берлине 7 июля, Гитлер приступил к подготовке речи и одновременно обратил пристальный взгляд на военное планирование возможной высадки на британских берегах. 16 июля он издал директиву № 16 под кодовым названием «Зеелёве» («Морской лев»), а спустя три дня выступил с большой речью в рейхстаге.
За прошедшие три недели конечно же было достаточно причин обдумать будущую позицию Германии в отношении СССР. После вступления немецких войск в Париж советская внешняя политика вдруг стала необычайно активной и спешно началась реализация уступок, сделанных Гитлером годом ранее. После оккупации восточной части Польши в 1939 г. началось ультимативное давление на прибалтийские государства с целью принудить их вступить в состав СССР. Одновременно от Румынии потребовали уступить Бессарабию и Северную Буковину. Германского диктатора это, кажется, нисколько не обеспокоило, а вот его окружение было встревожено. Так, 5 июля 1940 г., в дни подготовки к параду победы в Берлине, Геббельс записал в своем дневнике: «Славянизм распространяется по всему Балканскому полуострову. Россия пользуется моментом. Возможно, в будущем нам все-таки следует выступить против Советов». И на следующий день: «Наконец-то мы можем навести порядок в Европе. Россия стремится ухватить куски побольше, пока перед ней не захлопнулась дверь. Нам надо быть осмотрительней»{406}.
«Выступить в будущем против Советов» — должно ли это свидетельствовать об уже принятом решении фюрера? Едва ли! Июнь и июль 1940 г. можно расценить с точки зрения выбора направления дальнейшего движения как поворот к мировой войне, поскольку Англия приняла решение даже в одиночку продолжать борьбу с нацистской Германией, когда та уже обратила свой взор на Восток и приступила к военным приготовлениям. С сегодняшней точки зрения драматизм этого поворота можно расценить как более острый по сравнению с ситуацией сентября-октября 1939 г., когда Германия начала подготовку войны на Западе.