Я догадывался, что Василю нужен хотя бы один слушатель, он приглашал меня. В высокой гулкой комнате звучал вдохновенный голос драматурга. Он не читал, а проигрывал отдельные сцены, эпизоды и монологи композитора Салька. Временами импровизировал на скрипке мнимые творения героя своей пьесы.
«Симфонию гнева» принял к постановке Белорусский первый государственный театр (ныне – имени Я. Купалы). Сразу же началась работа над спектаклем. Василь не вылезал из театра. После репетиций засиживался с постановщиками Даниловым и Литвиновым, с исполнителем роли Салька Владимиром Иосифовичем Владомирским.
Премьера прошла с большим успехом. И некоторые мелодии автора пьесы прозвучали в спектакле. Василь иногда забегал в Дом Писателя перекусить, здоровался и снова исчезал.
Однажды он пригласил меня зайти к нему вечером. На тихой улице Освобождения было безлюдно и темно. Из окон его квартиры просачивался приглушённый свет. В комнате меня удивил непривычный порядок. За тонкой ширмой на диване сидела скромная русоволосая женщина и что-то штопала. Весёлый, возбуждённый Василь церемонно представил мне хозяйку: «Знакомься. Вот моя Вера. Верь и ты, что тут будет уютно и тепло, не так, как в нашем бобыльском бытии». Мы пили чай, Василь был весел и разговорчив, шутил, задыхался от счастья.
Его новый статус семейного человека был для меня неожиданностью. Никогда о женитьбе он не заикался, - казался закоренелым холостяком. И вдруг – жена. Не помню, чтобы кто - то из моих знакомых праздновал тогда свадьбу. Это считалось анахронизмом, знакомились, влюблялись, после работы заходили в ЗАГС, а то и без всяких регистраций переносили жёнин чемоданчик в жактовскую, а чаще в частную комнатушку. И начинала жить новая семья. Гражданский брак тогда считался прогрессивным, основанным на взаимном уважении и доверии. Не припомню, чтобы кто - то из моих знакомых в те времена разводился и бросал детей. Я был уверен, что и Вера у Шашалевича - навсегда. Она была заметно моложе Василя, очень скромная и деликатная. Ему теперь было не до прогулок по Советской: дома ждала красивая любимая жена.
«Симфония гнева» шла с неизменным успехом. Это была первая вещь, которая била тревогу: «Берегитесь. Растёт страшное чудовище – фашизм». Про Владомирского в роли Салька восторженно говорили зрители, писала пресса, автор был рад успеху спектакля.
Жизнь молодой семьи Шашалевичей была весёлой и счастливой. Через установленное природой время в их комнатке зазвенел ещё один голосок. Сына назвали Генрихом в честь выдающегося немецкого поэта.
Осенью 1936 года я вернулся после отпуска на работу в радиокомитет. Пролетали дни в хлопотах и обычной суете. Мне часто доводилось вести передачи их пограничных районов. Визы мне выдавали без всяких проволочек. В последнее время их надо было по возвращении сдавать в комендатуру КГБ. После такой поездки мне кто-то рассказал, что недавно арестовали поэта Сергея Дорожного и артиста Василя Рогавенку. Никого это особенно не встревожило: хлопцы любили побродяжничать по пивнушкам, пошутить, почесать языками. Считали – подержат, повоспитывают и выпустят, ведь они больше весёлые, чем серьёзные.
Как то встретился Шашалевич и встревоженно рассказал, что Дорожный летом ездил в творческую командировку в Грозный собирать материал про партизанскую деятельность в годы Гражданской войны на Северном Кавказе первого секретаря ЦК КПБ(б) Николая Фёдоровича Гикало. На рынке Дорожный купил красивый кинжал, а тут собрался идти на приём к Гикало, чтобы уточнить некоторые детали. Я не видел в этом никакой связи с арестом Дорожного: поэт взялся за благородное дело, а его арестовали. Значит было что то серьёзное.
Василь Антонович мне объяснил: «Кто - то услышал про кинжал и намерение Сергея идти на приём к Николаю Фёдоровичу, всё связал в одно, проявил «бдительность» и донёс, что Дорожный готовил покушение на первого секретаря ЦК. Я рассмеялся и сказал, что, тот кто хотя бы чуть знает Сергея никогда в такую глупость не поверит. Василь меня осадил: «Хлопцы с того учреждения из кого хочешь сделают двугорбого верблюда и принудят поверить в это себя самого». Я только позже узнал, что в 1930году Василь несколько месяцев провёл под следствием. Ему посчастливилось выскользнуть, а старший брат, талантливый прозаик Андрей Мрый поехал на несколько лет в лагерь. Так что Василь из личного опыта знал, как там делают «верблюдов».