И вот пожалуйста!
Сам пришел.
Разглядывая визитера, Яков завел с ним вежливую беседу. Одно другому давно уже не мешало: думаешь в одну сторону, действуешь – в другую, говоришь – в третью. Такая жизнь.
– Доброе утро, благородный рыцарь. А вы раненько, однако. Все ли благополучно в Сегеде? Не досаждают ли эльфы? Как здоровье почтенного сэра командора?
– Да. Нет. Не знаю, – коротко бросил юноша. И объяснил: – Я давно не был в Сегеде.
– Вы пришли забрать деньги? Вложить деньги? Обменять серебро, золото, камни?
– Обменять и оставить. Это не деньги Храма.
– Понимаю.
Такое тоже случалось частенько. Рыцари отдавали в рост суммы, смешные по сравнению с вложениями ордена, зато добытые законным путем: патрули Храма во время своих регулярных вылазок наталкивались на бродячие клады чаще, чем хайдуки, целенаправленно эти клады разыскивавшие. Правду говорят: нечистый ищет, где светлее. Что ему хайдуки? Лучше он святым людям проклятый металл подсунет.
Святые люди драгоценности забирали, но к искушению оставались равнодушны. Им самим денег иметь не полагалось по Уставу, а родственники и любовницы святых людей святыми не были, так что усилия рогатого пропадали втуне.
– Сколько желае...
Яков заткнулся, когда синеглазый поставил на его стол два тяжеленных, туго набитых мешочка. Услышал спокойное:
– Десять. И десять. В старых монетах. По-нынешнему, значит, двадцать и двадцать. Всего сорок тысяч больших львов.
Бердничек молчал.
Рыцарь развязал один из мешков, на стол вытекла тускло блестящая золотая волна, и чорбаджи опустился на свой стул, хватаясь за сердце.
– Чистые, – храмовник понял его по-своему, – без проклятия. Три тысячи леев разменяйте на что-нибудь более ходовое, остальное я оставлю.
– Ка-а... ах. Боже мой... Какой процент вы хотите?
– Вклад не срочный. Пять годовых, как обычно.
Пять. Поди ж ты, все-то он знает! Но откуда все-таки взялся этот красавец? Золото без проклятия... да в Единой Земле уже сто лет как забыли о проклятых кладах... Даже сказок не осталось.
Бердничек перебирал темные золотые кругляши и понимал, что соглашаться на пять процентов никак нельзя. По крайней мере, нельзя делать это с ходу. Вздохнув, он оторвался от пересыпания монет:
– Видите ли, сэр...
– Артур.
– Хм-м... это знаменитое имя. Видите ли, сэр Артур, появление на рынке такой суммы приведет к неизбежному...
– Слушайте, господин Бердничек, – насмешливо прищурился мальчишка, – вы кому вкручиваете? Если б вы разом бросали в дело те суммы, которые получаете от ордена, Храм давно уже нашел бы себе другого чорбаджи.
– Три, – безнадежно сказал Яков и наконец-то вошел в роль весь, без остатка.
– Пять.
– Но поймите же и меня! Пять процентов. Две тысячи...
– Тысяча восемьсот пятьдесят.
– Боже мой, ну пусть так, но речь ведь идет не о леях – о больших львах, а это в сто раз больше, вы подумайте только – в сто раз!... Три с половиной.
– Что вы торгуетесь, как на базаре? Можно подумать, ваш годовой доход бывает меньше ста тысяч.
– Леев! Леев, а не львов. Между прочим, бывает. А еще налоги...
– Чего?
«Вот зараза!» – Где-то в глубине души Яков парнем восхищался. Орден есть орден. Там все такие. Дерутся за каждую бани, на одном лее наваривают по десять, или по льву, выражаясь народным языком, а уж на льве... Хм, ну, предположим, на льве можно заработать большого льва, то есть в десять раз больше, однако добыть клад в сорок тысяч этих львов...
Да о такой находке должны звенеть на каждом углу!
А рыцарь неожиданно сдался:
– Шут с вами. Сойдемся на четырех.
Бердничек едва не спросил о причинах столь нежданной щедрости. Однако вовремя удержался.
Взвешивать золото он приказал двум пожилым, напрочь лишенным любопытства приказчикам. Сэр Артур терпеливо ждал, развалившись в кресле и вытянув длинные ноги. Яков подумывал, что на будущее стоит озаботиться весами вроде больших рыночных. Время ползло. Монеты звенели.
И что самое обидное: сумма сошлась ну просто до пылинки. Ни единой бани выгадать не удалось.
Яков отдал храмовнику два нетяжелых, но объемистых кошелька с тремя тысячами леев. Поклонился:
– Рад буду и дальше иметь с вами дело. Передавайте мой нижайший поклон командору.
– Всенепременно, – буркнул сэр Артур. И ушел. В конторе сразу стало просторно и темновато.
– Что в мире делается? – ошарашенно вопросил чорбаджи, адресуясь в пустоту. – Артур... Интересно, мда-а...
Сообщить о неожиданно крупном вкладе он мог и вечером, вместе с ежедневным отчетом. Но сэр Яков не зря занимал свое место вот уже три десятка лет: сэр Артур, оставивший почти сорок тысяч «больших львов» на имя Альберта Северного, – это событие определенно требовало внеурочного доклада. И лучше выглядеть дураком, проявив излишнюю осмотрительность, чем стать таковым из-за своей нерасторопности.
«Знаменитое имя. – Артур выбирал лошадей. Придирчиво выбирал, доводя барышника до остервенения. – Знаменитое... чтоб им всем пусто было. Имя как имя. Насочиняли сказок! – Он следил, как купец гоняет на корде серого жеребца. Мерин был бы предпочтительнее, но, в общем, и этот сойдет. – Нашли тоже героев...» – Артур щелкнул пальцами:
– Достаточно.
И вновь принялся тщательно осматривать скакуна. Не то чтобы в этом была нужда: он убедился уже, что серый, во-первых, неплох, во-вторых, ничего лучше все равно не сыщется, однако барышник злился. Артур тоже злился, и ему приятно было сознавать, что в своей злости он не одинок.
Барышник злился молча. Все слова, какие были у него по поводу лошадей, он высказал в самом начале торга – как разогнался, так и не смог остановиться. Слова же, которые были у него по поводу покупателя, купец, сжав губы, пережевывал и глотал. Давился ядом, но молчал, лишь зыркал недобро.
Рыцарь, кстати, смотрел нисколько не веселее. Под льдисто-синим взглядом ежились даже лошади, что уж о людях говорить. Он наконец оставил серого в покое и мрачно уставился на лошадника. Оглядел от макушки до мысков начшценных сапог, так внимательно оглядел, словно и его купить собрался:
– Сколько ты хочешь за этого жеребца, того гнедого мерина и ту кобылу, с чулком на правой передней?
– Ну, жеребец – полсотни львов...
– Сколько? – переспросил рыцарь таким тоном, что всякое желание торговаться пропало. Запросишь больше, храмовник ведь может и так увести. На нужды ордена. И поди с ним поспорь.
– Сорок, – сказал мальчишка, как отрезал, – сорок за жеребца. Двадцать за мерина, больше он не стоит. И тридцать львов за кобылу. Пошли кого-нибудь к шорнику за сбруей. Да, и распорядись отвести лошадей в «Звезд...» в «Звездень». Для Альберта Северного. Ясно?
– Для кого?! – Купец от изумления забыл о злости. Синева в глазах рыцаря плеснула бешенством.
– Мне повторить?
– Не надо, – барышник поднял руки, примирительно растопырив пальцы, – не надо, благородный сэр. Все сделаю.
– Ну и молодец, – буркнул тамплиер.
Барышник гладил серого жеребца по гладкой шее и смотрел вслед переборчивому покупателю. Ничего не скажешь, хорошее начало дня. Вроде трех лошадей сразу сбыл, но ведь не за те деньги, на какие рассчитывал. Вроде ордену Храма продал, но уж больно храмовник злой попался: даже если понравятся лошадки, все равно не доложит, у кого купил.
Альберт Северный... Не переводятся дураки!
Что за люди? Думают, чтоб героями стать, одного имени хватит. Наслушаются сказок – и туда же, подвиги совершать. То пьянку с дебошем, то беспорядки на кладбище, а то девок портят за раз по дюжине...