Во двор я вышел с голым торсом и босой, в общем, кроме штанов на мне ничего не было. В углу двора обнаружилась кадка с водой и ковш. Умываться без умывальника я не привык, ну уж как получилось: штаны забрызгал и вокруг кадки грязь развел, зато от умывания получил истинное удовольствие. А когда передо мной вдруг возникла та же девица с полотенцем в руках, настроение и вовсе скакнуло на максимум. В этот раз она не отворачивалась, а на мой рубленый шрам на груди, смотрела чуть ли не с восторгом.
— Как звать тебя, красавица? — спросил я.
— Ольга, — ответила она.
Голос с легкой хрипотцой. Едва ли она курит, скорее всего, волнуется. А ведь действительно, хороша.
— Ну, будем знакомы, Ольга, — ответил я. — А я Максим!
Брякнул я, не подумав. Откуда мне знать имя барина?… Придется выкручиваться как-то… Но не пришлось.
— Я знаю, Максим Петрович, — ответила красотка.
Я вернул ей полотенце и отправился осматривать свои владения. Двор был велик. Тут все как положено: конюшня, сарай, где наверняка и погреб есть, баня ну и еще какое-то строение. Не графский замок, но имение, где хозяин — барин. Дом-то я вчера не разглядел толком, но не маленький, оказывается, сложен и огромных бревен, два этажа, крыльцо с перилами. До Шереметьевского дворца ему далеко… Но для меня одного вполне довольно.
Я провел разминку в углу двора: попрыгал, поприсядал, подтянулся пару раз, уцепившись за дверной косяк. Бегать по двору не решился: народ не поймет-с. Крепостные народ темный, еще решат, что барин умом подвинулся… Надо угол во дворе отгородить для занятий спортом, но это завтра. А сейчас пора трапезничать.
Я постарался привести в себя в надлежащий вид. Для начала надел рубашку и жилет, затем, подумав, натянул сапоги. Пусть лучше прислуга примет меня за солдафона, чем шлепать по дому босиком. С домашними тапочками потом разберемся. Взглянув в зеркало, сразу понял, что моя прическа и бородка не соответствует эпохе. Надо отрастить бакенбарды, но это дело не быстрое. Пока придется поработать ножницами, убрать щетину с подбородка и распушить с боков. Остальное можно списать на ранение. С одной стороны шрам через щеку уродовал внешность, с другой дозволял некоторое небрежение современной модой. Через полчаса, я готов был показаться своим крепостным во всей красе. Да и самому хотелось взглянуть на то, чем обладаю волею случая.
Но в столовой меня ждало разочарование. На стол подавала пожилая женщина, которая назвалась Евдокией, никого больше не было. На столе был самовар, чайная пара и плюшки. Выпечка домашняя, откуда другой взяться. Весь дворовый народ был занят на хозяйстве.
— Евдокия, ты мне расскажи про именье, что тут и как, я ведь давненько тут не был.
— Давненько, барин, — усмехнулась та. — Лет двадцать прошло. Мы как известие получили, что вы к нам едете, так и ходим все в задумках. Чего это барин про нас вспомнил? Может вы жениться надумали? Или, не приведи бог, продать нас решили? А именье ваше в порядке содержим. Все тут как при вашем батюшке было, царство ему небесное, так и ведется. Не обеднели, но и не разбогатели.
«Так, — подумал я, — ситуация немного проясняется. Немного напоминает комедию «Ревизор» незабвенного Николая Васильевича. Но ведь я не Хлестаков, деньги занимать не собираюсь».
— Ты Евдокия народ успокой, жениться я пока не надумал, и продавать вас не собираюсь. Приехал в отпуск, отдохнуть от трудов ратных, раны старые залечить.
— Да уж, — вздохнула Евдокия. — Ольга сказывала. Видела она давеча ваши раны. Доктор-то вот у нас далече живет. Верст шестьдесят или более. В Загорском у него больница. Ежели чего, туда приходиться ездить.
— Ничего, съезжу, коль приспичит, — ответил я, — но надеюсь, все обойдется. Ты, вот что, Евдокия, как Прохор с текущими делами управится, пусть зайдет ко мне, поговорить надо.
Не прошло и часа, как явился Прохор и притащил несколько амбарных книг, где велись записи обо всех податях, оброках, и прочих инструментах угнетения крестьян. В других книгах были записи о проданном зерне и других продуктах, о полученном доходе и отправленных молодому барину, то есть «мне» деньгах. Взглянув на все эти бухгалтерские тома, написанные корявым почерком с ятями и ерами, я приуныл. Как у Пушкина все просто и изящно написано: «…ярем он барщины старинной, оброком легким заменил, и раб судьбу благословил…» Ага! Попробуй, замени! Тут год разбираться надо… А оно мне надо? И еще неизвестно чем раб благословит благодетеля… Может и того… Ладно пусть все остается как есть. Не силен я в экономике, тем более в столь древней.