Ворота были уже видны, когда толпа дикарей обнаружила брешь среди солдат-охранников; волна ярости прорвала оцепление и обрушилась на заключенных.
Фелисин услышала, как Гебориец, толкая ее, шепнул в самое ухо:
– Сейчас это единственная возможность!
Рев Баудина разнесся по округе. Все смешалось: руки рвали, ногти царапали. Последние лохмотья, оставшиеся от одежды Фелисин, были сорваны прочь. Чья-то рука схватила ее за волосы, рванула на себя и начала мотать из стороны в сторону, пытаясь сломать позвоночник. Она услышала неистовый вопль и вдруг осознала, что он исходит из ее собственного горла. Внезапно сзади послышалось нечеловеческое рычанье: хватка ослабла, а затем и полностью исчезла. Вслед за этим новый вопль, который, вероятно, принадлежал ее обидчику, потряс воздух.
По инерции толпы их стало бросать в разные стороны. Впереди показалось лицо Геборийца, который сплевывал чей-то окровавленный лоскут кожи. Внезапно вокруг Баудина все расступились. Он присел, извергая из разбитых губ поток проклятий. Его правое ухо было оторвано вместе с участком кожи, волос и плоти, оголяя на виске тускло поблескивающую поверхность влажного черепа. Вокруг лежали растерзанные тела, некоторые из которых еще пытались двигаться. У ног Баудина оказалась леди Гаезин. Он схватил ее за волосы, выставив всем на обозрение старческое женское лицо. Казалось, время остановилось: эта сцена приковала все внимание ошарашенных людей, для которых окружающий мир на мгновение прекратил свое существование.
Бандит оскалил зубы в страшной усмешке.
– Я не причисляю себя к хныкающим аристократам, – прогремел он, поднимая взгляд на толпу. – Чего вы хотите? Вы хотите крови этой благородной дамы?
Толпа дружно взревела, поднимая вверх сжатые в кулаки руки. Баудин вновь отвратительно засмеялся.
– Мы пережили все это вместе, вы слышите меня?
Он выпрямился, поднимая леди Гаезин за голову вверх.
Фелисин не знала, была ли женщина в сознании. Глаза были закрыты, выражение лица – умиротворенное, отчего оно казалось почти юным по сравнению с остальным телом, покрытым грязью и синяками. Возможно, она была уже мертва. Теперь Фелисин могла поклясться, что это было действительно так. Что-то Должно было произойти – что-то такое, что разрядит эту невыносимое напряжение, витавшее в воздухе.
– Она ваша! – вскричал Баудин.
Схватив другой рукой женщину за подбородок, он рванул голову на себя. Шея странно хрустнула, и тело медленно обвисло. Обернув железную цепь, которой были связаны все невольники, вокруг ее шеи и туго натянув, он начал пилить. Показалась кровь, придавая цепи вид дьявольского галстука.
Фелисин чуть не лишилась чувств от ужаса.
– Будь милосердным, Фенир, – прохрипел Гебориец молитву своему бывшему господину.
Толпа оторопело молчала. Несмотря на жажду крови, многие в отвращении начали пятиться назад. Внезапно появился отбившийся от своих товарищей солдат. Его молодое лицо, не скрытое шлемом, было бледным от ужаса. Приковав свой взгляд к Баудину, он в нерешительности замедлил шаг. Позади него показались блестящие пики островерхих шлемов и широкие лезвия Красных Мечей: конные охранники поспешно пробирались сквозь толпу к месту этого ужасного действа.
В толпе тем временем никто не шевелился: ни звука, кроме пыхтенья Баудина. Другие события, происходящие в городе, для очевидцев этого кошмара перестали существовать.
Фелисин видела, как голова женщины ходит туда-сюда. «Циничная насмешка богов над беготней смертных», – подумала она. Наум пришли воспоминания: гордая, властная, красивая не по годам леди Гаезин доказывала свое мнение, пытаясь найти выход из сложившийся ситуации. Однако сейчас все это было неважно. Являлась ли она нежной, любящей бабушкой – сейчас это уже не могло изменить ничего.
С чавкающим звуком голова упала на пол. Баудин, оскалив зубы, взглянул на толпу.
– Мы сделали это, – прохрипел он. – Вот то, чего вы так желали. Теперь этот день останется в ваших сердцах на всю оставшуюся жизнь.
Он поднял отрезанную голову, похожую на клубок волос, залитых кровью, и кинул ее в толпу. Дружные крики возвестили об ее приземлении.
Тем временем появились другие солдаты, вооруженные красными мечами, которые быстро пробирались через молчащих зевак. Спокойствие было восстановлено повсеместно, за исключением места ужасной трагедии, и многие скоро об этом пожалели. Как только первые жертвы пали под ударами мечей, остальные отпрянули.
Колонна заключенных, которые выжили после этой бойни, выходила строем с места событий в количестве трехсот человек. Фелисин, взглянув поверх толпы, впервые увидела тех, кто остался в живых. Некоторые кандалы держали только оторванные руки, многие были вообще пусты. Только около ста человек продолжало стоять на своих ногах, многие корчились на мостовой, крича от боли, некоторые совсем не двигались. Баудин взглянул на ближайшую группу солдат:
– Хорошо проводим время, жестяные головы! Гебориец с трудом сплюнул; его лицо скривилось, когда взгляд наткнулся на убийцу.
– Надеешься, купил себе освобождение, не так ли, Баудин? Ты дал им то, что они хотели, но ведь это все напрасно – солдаты уже идут. А ведь она могла жить…
Баудин медленно повернулся, его лицо было полностью залито кровью.
– До какого исхода, священник?
– И это стало причиной твоего решения – то, что она все равно бы здесь умерла?
Баудин оскалил зубы и медленно процедил:
– Просто я ненавижу иметь дело с ублюдками. Фелисин посмотрела натри фута цепи, которая отделяла их с Баудином. Тысячи мыслей сменяли друг друга: кем она была, кем стала, какова она, тюрьма – снаружи и изнутри. Но все эти мысли сводились только к одному: «Только больше ничего не предпринимай, Баудин!»
Он как-то догадался об ее размышлениях, и яростные глаза убийцы сузились.
Гебориец выпрямился и решительно встал между ними, прервав откровенное разглядывание Фелисин. Она немедленно отвернулась – то ли от гнева, то ли от стыда.
Несколько минут спустя, очистив цепь от мертвых людей, солдаты вновь начали подталкивать колонну вперед через ворота на Восточную дорогу, которая вела к портовому городу, названному Несчастливым. В нем адъюнкт Тавори со свитой ожидали прибытия корабля работорговцев с Арена.