Среди сообщений об убийствах, о грабежах и причинении тяжкого вреда здоровью тоже не было вроде бы ничего сенсационного. Короткую информацию о том, что в подмосковном Знаменском, на территории гаражного кооператива, обнаружены отчлененные останки, была настолько сухой, что не привлекла внимание пресс-службы. Это сообщение даже не включили в еженедельную криминальную хронику. Мерещилась банальная, набившая всем оскомину пьяная бытовуха — убийство на кухне, после которого кто-то пытался избавиться от трупа, вынося его из квартиры по частям.
А что касается инициативы Вадима Кравченко, что об инциденте в институте в первую очередь следует сообщить лично его директору, то... Инициатива эта накрылась по не зависящим ни от кого причинам. После своего юбилея академик отбыл на симпозиум в Лондон. А он, по мнению Кравченко, был единственным человеком, который не стал бы задавать вопроса: «Если кассета с записанным на нее убийством существовала в реальности, а не явилась плодом горячечного воображения одного из моих бывших студентов, куда же она все-таки исчезла?» Он просто поручил бы своим сотрудникам тихо и негласно разобраться в происшедшем. И разобрался бы лучше многих, в этом Кравченко не сомневался. Но и этого человека не было, обстоятельства не складывались. А посему...
Прошла неделя, и все переживания забылись. Мещерский с головой окунулся в новый проект. Турфирма «Столичный географический клуб» подписала официальный контракт с военно-историческим обществом «Армия Юга России» по обеспечению, оснащению и организации экспедиции, которую наметили на февраль будущего года.
Катя поначалу отнеслась к этому проекту как к очередной бредовой и убыточной авантюре «географов», сулившей лишь крах и разорение, как прошлогоднее печальное путешествие в долину Инда на территории Пакистана. Там возглавляемый компаньоном Мещерского туристический десант, состоявший из выпускников истфака и рок-группы «Нирвана», упрямо, несмотря на все предостережения, желавший «прикоснутъся к энергетике священных руин Мохенджодаро», во время следования по горному маршруту едва не попал в руки отряда моджахедов и еле унес ноги под защитой пакистанской полиции.
Однако последующие события несколько поменяли Катино негативное отношение к планам Мещерского. Во-первых, ее несказанно поразил тот размах подготовки и уровень, на котором согласовывались Проблемы экспедиции. Со слов Мещерского она знала, что он и члены общества были на приеме главы Второго Ближневосточного департамента МИДа, а также в посольствах стран, по которым должен был пролегать маршрут похода.
Она знала, опять же со слов Сережки, что и с финансированием не было никаких проблем! А ведь это Извечный больной вопрос нетрадиционного туризма — деньги, деньги. Где взять, кто спонсирует? А тут все как-то вообще мало напоминало туризм. И это Катю (хоть она и была рада за Мещерского — как-никак это было для скромных «географов» чрезвычайно выгодное и престижное предложение) настораживало.
— Странно как-то, Вадя, — заметила она (был выходной день, суббота, и они сидели дома за завтраком). — Кто бы мог подумать, что сейчас, в наше время, кто-то из-за своей фантастической прихоти готов повторить путь какой-то там никому не ведомой экспедиции 1915 года, потратив уйму денег на путешествие к черту на кулички. Неужели у этих новых Сережкиных клиентов такие неограниченные финансы и возможности, что им не жаль выбрасывать такие деньги на ветер?
Кравченко усмехнулся.
— Дело не в чьей-то прихоти, — ответил он загадочно. — Хотя люди, с которыми Серега теперь гужуется, типы довольно любопытные. Но дело вовсе не в их фантазиях.
— А в чем же? — Катя была само любопытство.
— Пока не знаю. Сдается мне только, что в том, чтобы русская экспедиция из Тегерана в Междуречье, то есть из Ирана через Курдистан в Ирак — а это весьма примечательный маршрут по нынешним временам, Катька, — прошла успешно, заинтересованы не только одни опереточные «южноармейцы». Серега, как мне он сам обмолвился, был несказанно удивлен и подготовкой, и, самое интересное, весьма солидной «крышей» этого вояжа. Тут вам и сотрудники МИДа как-то подвязаны, и Институт стран Востока, и консультации ведутся на полную катушку с атташе по культуре из посольств. А легонько поскреби любого культатташе, вылезет кадровый разведчик.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Да ничего. Возможно, все дело в том, что идет поиск, нащупывание каких-то неформальных контактов в этом регионе. Очень для кого-то важных и нужных. Там ведь сейчас пороховая бочка. Очень сложная политическая ситуация. Конфликт на конфликте: Ирак бомбят, курды воюют... С Ираном тоже... Я тебе говорю: чрезвычайно любопытный маршрут намечают для себя эти господа военные историки. И вряд ли случайный на текущий момент.
Катя пожала плечами. Вадьке с его эфэсбэшным прошлым вечно мерещатся происки спецслужб.
— Ты сказал, клиенты — типы любопытные. Как это понимать? Серега сказал, это вроде казаки какие-то — Терское, Донское войско или что там?
Кравченко снова усмехнулся.
— "Вроде казаки" — ты и скажешь, дорогуша. Но вообще-то сейчас много чего на первый взгляд этакого экзотического. А вот если поглубже копнуть... Я там на юбилее не особо вникал, внимания на них поначалу не обратил — не до того было. А сейчас... Как-то на днях заглянул в офис к Сереге, а у него двое из общества сидят. Скуратов и какой-то ихний сопредседатель Астраханов. Документы оформляют. Я потом по своим прежним каналам кое у кого справочки навел ради любопытства. Оказалось, Бизон — личность в Москве весьма известная.
— Бизон? — опешила Катя. — Это еще кто?
— Так Алексея Скуратова в неформальном дружеском кругу прозывают. Между прочим, он выпускник МГИМО.
— Терский казачий атаман?!
— Он не атаман. Имеет чин есаула. Ну что ты все хмыкаешь, улыбаешься? Опять же вроде неформально. Вон баба-экстрасенша взяла и сшила себе генеральский мундир, а эти-то... Скуратов прежде несколько лет работал в Анкаре в какой-то совместной российско-турецкой фирме. Затем вроде был в Боснии. А сейчас вот вдруг стал председателем Военно-исторического общества и фонда по изучению культурного наследия терского и донского казачества. Весьма занятная метаморфоза.
— А лет-то ему сколько? — спросила Катя.
— Старше нас с Серегой на три года.
— А почему у него прозвище Бизон?
— Тоже вопрос интересный. — Кравченко между делом уплетал уже шестой бутерброд с колбасой. Катя всегда поражалась: и как в него столько влезает! — И самое для меня знаменательное: они контактируют с институтом, фонды, видишь ли, для них там распахнуты... Содействие им оказывают. Выходит, и с этой стороны кто-то в этой экспедиции чрезвычайно заинтересован.
— Ты так говоришь, будто этот твой институт — суперсекретная ядерная лаборатория, — фыркнула Катя. — Вы же чуть ли не всем университетом там недавно праздновали.
— Да. Только на двух первых этажах.
— То есть?
— Конференц-зал на втором, банкетный зал, вестибюль и музей на первом. А там шесть этажей. И на остальных — строжайший пропускной режим. И допуск для каждого этажа отдельно.
— А в само здание... Ну на первый этаж, что — без пропусков пускают?
— Тоже пропускной режим. И круглосуточная охрана. Мы проходили по заранее представленным спискам.
— То есть посторонние туда вообще не пройдут, только свои?
— У кого есть пропуск. Но музей открыт для посещений. Тоже, впрочем, по заранее представленным спискам экскурсантов. Но я знаю, его и научные сотрудники из других учреждений посещают, и даже студенты — наши, кстати, МГИМО, МГУ. А что ты так дотошно меня допрашиваешь?
— Так. Все про кассету проклятую думаю, что так Серегу испугала, — призналась Катя. — Если там так строго, то... значит, кассета могла попасть в здание только с кем-то из тех, кто имел туда доступ. Нет, все же, Вадька, ты мне так бестолково объяснил тогда! Я подумала, у вас там дым коромыслом шел на этой вашей встрече сокурсников. А оказывается, там все так зарежимлено. Странно...