Врата пряностей в очередной раз растрепали все жилы, соединяющие воедино его тело. Внутренности горели огнем, более жестоким, чем обычно, и даже смерть казалась Амиру предпочтительней этих мук. Но он был жив… по крайней мере, пока. В глазах Хасмина угадывалась готовность при первой возможности изменить сей факт.
За спиной у Амира выступил из Врат Карим-бхай и, увидев представшую перед ним картину, глухо застонал.
– Хасмин-кака, ты же обещал.
Голос друга донесся до Амира как будто из глубокого колодца. Он медленно поднял голову. Хасмин, повернувшись к Карим-бхаю, пощелкал языком. Хвост его защитного цвета тюрбана реял по ветру.
– Обещал? – спросил он насмешливо, слегка наклонив голову.
– Да, кака! Мы заключили сделку.
Голос зазвучал более четко. Карим-бхай подошел и встал рядом с Амиром, следя одним глазом за пикой, а руки сложив в жесте смирения.
– Чтобы вернуть Амира в Ралуху, кака, я уплатил халдивиру не два кисета черного перца, но целый двухнедельный паек. Парня уже поместили на день в тюрьму. Ты должен сдержать слово и отпустить его.
Карим-бхай сам тяжело дышал, заламывал руки и едва передвигал ноги. Врата истерзали его не меньше, чем Амира, и тем не менее старый носитель, вопреки возрасту, не кривился от боли, тогда как Амиру казалось, будто ему прямо сейчас режут пилой бедро.
Врата, хоть бы это прекратилось!
Позади Хасмина выстроились полумесяцем с полдюжины човкидаров. Пики они держали на изготовку, словно опасаясь, что Амир и заикающийся Карим-бхай одолеют их всех при помощи какой-нибудь немыслимой уловки.
Хасмин не опустил копье. Амир ожидал, что спустя какое-то время боль от перехода через Врата пряностей пойдет на убыль, как это было всегда. Но в этот раз боль не ослабевала, и причиняемые ею мучения длились, казалось, вечность. Хасмин выровнял пику.
– Почему? – только и спросил он, буравя Амира взглядом.
– Я… – Амир закашлялся. – Я заблудился. По всей Халморе погасли огни. Спроси у других носителей, Хасмин-кака, если мне не веришь.
– И ты шел на ощупь и уперся в окровавленную стену, так, что ли?
Взгляд Хасмина опустился на рубаху Амира. Молодой человек совсем позабыл, что она перепачкана кровью Файлана.
– Это… Я… – замямлил Амир в ответ.
Вот дерьмо! Поверит ли Хасмин, если Амир расскажет ему о задержавших его обстоятельствах? Поверит, если сказать про девятое королевство и про пряность, которую можно использовать для производства любых других пряностей?
Едва взглянув на охваченного холодной яростью Хасмина, Амир понял ответ. Молчание пойдет сегодня по цене муската. А дни муската следует ценить.
– А ты бери мешок и проваливай отсюда, – пролаял Хасмин, обращаясь к Карим-бхаю.
– Но кака… Что ты будешь с ним делать?
Из уст Карим-бхая так естественно сочилась наигранная угодливость, настороженная покорность чашника, способного лишь тешить самолюбие тех, кто стоит выше его. Амир ненавидел иногда Карим-бхая за эту пантомиму. Он не считал, что вратокаста должна пресмыкаться перед этими людьми, вне зависимости от занимаемого ими положения. Но Амир был всего лишь человек, притом носитель. Что он знает о происходящем вокруг, за исключением день за днем тянущейся рутины переходов? Амир понимал, что, занимая отведенное ему положение и живя, где живет, он не в силах переменить ничего в устоявшемся укладе Ралухи.
Хасмин сплюнул Амиру под ноги и концом копья направил Карим-бхая к одному из човкидаров:
– Что я с ним буду делать, говоришь? То, что собирался давным-давно.
Амир встревожился:
– Ты не можешь бросить меня в Пирамиду! У тебя нет права арестовывать носителей. Сказано, что…
– Я не собираюсь тебя арестовывать, – буркнул Хасмин. – Или вести тебя в Пирамиду. Я обещал Кариму отпустить тебя, вот и отпущу.
Амир прищурился. Что-то не складывалось. Хасмину чуждо было милосердие, наделить его этим качеством можно было только в самом причудливом сне.
Хасмин улыбнулся, и от этой ухмылки у Амира участилось дыхание, пусть тело еще сводило от пережитой во время прохода через Врата пряностей боли.
– Оставь нас, – прорычал начальник човкидаров, обращаясь к Карим-бхаю.
Карим-бхай в повторном приказе не нуждался. Старик глянул на Амира, издал тяжкий вздох, который Амир знал слишком хорошо. На немом языке чашников он означал, что день выдался дерьмовый и ночь обещает быть не лучше, но завтра наступит другой день, который принесет новую надежду, нужно только продержаться.
В мгновение ока Карим-бхай исчез, и вот он уже ковыляет по полям к имеющей форму чаши долине Ралухи, а вокруг него колышутся колоски шафрана.