Амир устоял перед искушением и стал протискиваться через толпу, крича на тех, кто кричал на него, подмигивая тем, кто подмигивал ему. В неровном свете костра никто не замечал кровавых пятен на рубахе Амира. Кабира он разыскал среди танцующих: выделяющийся низким ростом одиннадцатилетний парнишка скакал между взрослыми. Напротив располагалась амма. Она сидела на стуле, по одну сторону от нее стоял Панджаварнам-диди, по другую Гульбега-диди, а у ног спала собака. Одной рукой амма поддерживала вздувшийся живот, другую – положила под голову. Она с усмешкой наблюдала за танцорами. От света и жара на ее лице обильно выступил пот.
Завидев приближающегося Амира, она улыбнулась и утерла запястьем лоб. Он едва заметно качнул головой, от чего улыбка сошла с лица аммы. В этот миг Амир ненавидел себя за то, что стал причиной такой реакции. После того как аппа бросил их и пропал, ему хотелось, чтобы амма огорчалась как можно реже. Он молчал, пока она переживала горе на свой лад. Он уходил, забрав с собой Кабира, в дом к Карим-бхаю, если у нее возникало желание предаться удовольствиям плоти. И вот теперь последствия этих утех зрели в ее чреве, и даже она сама не могла сказать, кто отец малыша.
Для нее это не имело значения.
Амир молился, чтобы родилась девочка. Девочки редко появляются на свет с меткой пряностей.
– Ты почему так поздно? – спросила амма, перекрикивая музыку и гомон.
У него не хватило сил рассказать ей, что Хасмин задумал для Кабира или о своих злоключениях в Халморе.
– Да так, бродил по базару, – ответил он.
Амма устало кивнула, но в ее взгляде Амир прочитал другую реплику. «Это ничего, – гласила она. – Мы попробуем в другой раз. Я знаю, рано или поздно ты его найдешь. Если нет, уходите вдвоем, ты и Кабир. Я останусь здесь, в Ралухе».
Эта мысль словно ужалила его. Но прежде, чем он успел сказать еще что-то, Карим-бхай сгреб его в жаркие объятия и оттащил в сторону. Его место певца занял кто-то другой.
– Извини, Нури, – сказал Карим-бхай. – Я украду на минутку твоего сына.
Он широко улыбнулся Амиру, потом прошипел ему на ухо:
– Пошли, крысеныш, нам нужно поговорить.
Амир насупился, но сопротивляться не стал, позволив Карим-бхаю увлечь его за собой.
– Куда ты меня тащишь? – спросил он наконец, когда они оказались далеко от празднующих, в глубине Чаши, спустившись по грязным переулкам рядом со сточной канавой.
Карим-бхай остановился и прижал Амира к стене. Он размотал тюрбан и хлестнул им Амира:
– Куда тащу, говоришь? Туда. Где могу расспросить о крови на твоей поганой личности. Заметь ее твоя мать, она бы не тебе устроила взбучку, а мне. Это мне всякий раз приходится расплачиваться за совершенные тобой глупости, найе.
– И ты отлично справился, защищая меня. – Амир сделал вид, что не замечает брани. – В чем же дело?
– Дело в том, что я хочу знать, кому принадлежит эта кровь и куда именно из всех восьми королевств исчез ты вчера в Халморе! Не упроси я Хасмина отпустить меня за тобой, ты бы до конца жизни гнил в халморской тюрьме.
– Никуда я не исчезал. – Амир вздохнул. – Я ходил повидаться с Харини.
В густой мгле Чаши, под далекие звуки барабанов и тамбуринов, Амир поведал Карим-бхаю обо всем, что случилось с того момента, как он покинул тропу пряностей. Он нигде не запнулся и мало что утаил. Карим-бхай был столпом, на который Амир опирался все эти годы. Когда отец бросил их, Карим-бхай пришел и принес Амиру и его матери недельный паек овощей и риса, и, хотя не имел излишка специй, пожертвовал амме весь запас кумина и мациса. Она тут же приготовила большой котел бирьяни для Карим-бхая и соседей. Более того, именно Карим-бхай был тем, кто облегчил для Амира полную мук жизнь носителя. Он предупреждал его о боли перехода, он предлагал мази и настойки, он как мог подкупал счетоводов и човкидаров, чтобы облегчить участь Амира в самые суровые из дней носителя.
При всех чудачествах этого седого старика, вопреки его фанатизму, Амир не мог представить жизни без Карим-бхая. В точности как без тропы пряностей или без Чаши.