— Это как сказать. — Таппенс добавила:
— Мне…
— Да, вам, верно, уже пора, мэм.
— Да. Ну что ж, спасибо тебе. Думаю, мне не стоит надевать шляпку. У меня уже растрепались волосы.
— Это вы сунули голову в угол с паутиной. Я протру там, на тот случай, если вы еще туда полезете.
Таппенс сбежала вниз по ступенькам.
— Александр сбегал по этим ступенькам, — сказала она. — Много раз, наверное. И он знал, что это сделал «один из них». Да, теперь эта история интересует меня еще больше, чем прежде.
Глава 8
Миссис Гриффин
— Я так рада, что вы и ваш супруг приехали жить сюда, миссис Бересфорд, — произнесла миссис Гриффин, наливая чай. — Сахар? Молоко?
Она пододвинула к ней блюдо с сэндвичами, и Таппенс взяла один.
— Совсем другое дело, когда твои деревенские соседи — приятные люди, с которыми легко найти общий язык. Вы раньше бывали в наших краях?
— Нет, — ответила Таппенс, — никогда. Нам, как вы понимаете, предлагали достаточно много домов, агенты присылали нам их описания. Конечно, большинство из них были просто ужасны. Один назывался «Воплощение старомодного очарования».
— О, да, — сказала Гриффин, — понимаю. Старомодное очарование обычно означает, что надо ставить новую крышу и в доме невероятно сыро. А «снабженный всеми современными удобствами» — ну, это тоже известно. Масса бесполезных приспособлений, безобразный вид из окна, да и сами дома зачастую просто ужас. Но «Лавру» — очаровательный дом. Хотя, я думаю, вам с ним тоже пришлось повозиться. Никуда не денешься.
— Кто только, наверное, в нем не жил, — заметила Таппенс.
— О, да. Сейчас, похоже, никто нигде надолго не остается, верно? Там жили Карбертсоны и Редленды, до них — Сеймуры, а после них Джоунзы.
— Мы удивлялись, почему его назвали «Лаврами», — сказала Таппенс.
— Ну, знаете, когда-то люди любили давать домам такие названия. Конечно, давным-давно, когда-нибудь во времена Паркинсонов, мне кажется, лавры там росли. Что-нибудь типа извилистой дорожки к дому, усаженной лавровыми кустами, включая пятнистый лавр. Мне никогда не нравился пятнистый лавр.
— Да, — сказала Таппенс, — мне тоже. В нем, похоже, жила масса Паркинсонов, — добавила она.
— О, да. Если не ошибаюсь; они прожили в нем дольше всех.
— Их здесь как будто уже никто и не помнит.
— Видите ли, дорогая, уж очень это было давно. А после — ну, я полагаю, после — ну, скандальной истории, видимо, отношение к дому изменилось. Неудивительно, что они его продали.
— Он приобрел дурную репутацию? — ухватилась за ниточку Таппенс. — Вы имеете в виду, дом считался негигиеничным, или как?
— О нет, дом здесь ни при чем. Дело в людях. Конечно же, причиной всему — ну, позор, что ли. Это случилось во время первой войны. Никто не мог в это поверить. Моя бабушка говорила, что причиной всему были военные секреты — новый тип подводной лодки. У Паркинсонов жила девушка, которая, по слухам, была замешана в этой истории.
— Случаем, не Мэри Джордан? — спросила Таппенс.
— Да. Да, вы правы. Впоследствии заподозрили, что это было не ее настоящее имя. Кажется, кто-то с самого начала подозревал ее. Мальчик, Александр. Хороший мальчишка. Сообразительный.
Книга вторая
Глава 1
Давным-давно
Таппенс выбирала поздравительные открытки. День выдался дождливый, и в почтовой конторе почти не было посетителей. Люди бросали письма в ящик снаружи или быстро покупали марки и торопились домой. Сегодня мало кто ходил по магазинам, и Таппенс решила, что выбрала день правильно.
Гвенда, которую она без труда узнала по описанию Биэтрис, охотно вызвалась помочь. Гвенда хозяйничала за тем прилавком почтовой конторы, где продавались товары для дома. Пожилая седовласая женщина управляла почтой Ее Величества. Гвенда, разговорчивая молодая женщина, интересующаяся новыми жильцами деревни, превосходно чувствовала себя среди рождественских открыток, валентинчиков[2], поздравительных открыток, комиксов, бумаги для заметок, письменных принадлежностей, различных сортов шоколада и разнообразных фарфоровых безделушек для дома. У них с Таппенс быстро завязался дружеский разговор.
— Я так рада, что этот дом снова открыт. «Сторожка принца», я имею в виду.
— А я думала, он все время назывался «Лавры».
— Не помню, чтобы его так называли. Дома у нас частенько меняют названия. Вы же знаете, как люди любят давать домам новые названия.
— Еще бы, — задумчиво произнесла Таппенс. — Мы тоже придумали несколько названий. Кстати, Биэтрис говорила мне, что вы знали некую Мэри Джордан, которая жила в нем.
— Я не знала ее, просто слышала о ней. Во время войны — не последней войны, а давней, когда были цеппелины.
— Помню, я слышала о цеппелинах, — сказала Таппенс.
— В 1915 или 1916 они летали над Лондоном.
— Помню, я как-то пошла в магазин армии и флота со своей старой двоюродной бабушкой, когда поднялась тревога.
— Иногда они прилетали ночью, правда? Должно быть, было очень страшно.
— Не думаю, — сказала Таппенс. — Люди, правда, очень возбуждались. Но цеппелины были не так страшны, как бомбы в последней войне. Впечатление было такое, словно они преследуют вас. Летят за вами по улице и все такое прочее.
— Вам приходилось проводить ночи в метро? У меня подруга жила в Лондоне. Она проводила все ночи в метро, на станции Уоррен стрит, кажется. У каждого была своя станция метро.
— Меня не было в Лондоне в эту войну, — сказала Таппенс. — Мне бы не хотелось проводить ночь в метро.
— Ну, эта моя подруга, Дженни ее звали, она обожала метро. Она говорила, что там очень увлекательно. Знаете, у каждого была своя ступенька. Она была зарезервирована для вас, вы спали на ней, приносили с собой сэндвичи, вещи, разговаривали — в общем, было интересно. Всю ночь что-нибудь происходило. Замечательно, понимаете. Поезда ходили до самого утра. Она говорила мне, что когда война кончилась и — ей пришлось вернуться домой, это было невыносимо скучно.
— Так или иначе, — сказала Таппенс, — в 1914 году таких бомб не было. Только цеппелины.
Но Гвенда потеряла интерес к цеппелинам.
— Я спрашивала вас про Мэри Джордан, — напомнила Таппенс. — Биэтрис сказала, вы знаете о ней.
— Не совсем. Пару раз слышала упоминания о ней, но это было очень давно. Моя бабушка рассказывала, что у нее были чудесные золотые волосы. Она была немка, или, как это у них называется, фройляйн. Присматривала за детьми, что-то вроде няни. Сперва работала в семье какого-то морского офицера, вроде как в Шотландии, потом приехала сюда. Устроилась в семью по фамилии Парке или Перкинс. У нее, знаете ли, был один выходной в неделю, и она ездила в Лондон. Туда-то она и отвозила то, что должна была отвозить.
— Что же? — спросила Таппенс.
— Не знаю, никто точно не говорил. Наверное, то, что она украла.
— Ее поймали на краже?
— Нет, кажется, нет. Ее начали подозревать, но тут она заболела и умерла.
— От чего? Она умерла здесь? Она лежала в больнице?
— Нет, не думаю, чтобы здесь была больница. В те дни не было такой системы здравоохранения. Кто-то говорил мне, что она умерла из-за какой-то глупой ошибки поварихи. Принесла в дом листок наперстянки, перепутав ее со шпинатом, а может, с салатом, или нет, это было что-то другое. Мне сказали, что это был паслен ядовитый, но мне что-то не верится, потому что ведь все знают про паслен — к тому же у него ядовитые ягоды. Так что я думаю, что из огорода принесли листья наперстянки. В них есть дичоксо или что-то такое вроде дичит — и еще что-то, что звучит как гуталин. В общем, что-то очень смертельное. Пришел доктор и сделал, что мог, но было уже поздно.