Лермонтов: решение, найденное через 8 лет
(анализ затекста двух парных стихотворений)
Лермонтовское стихотворение «Парус», часто предъявляемое нами школьникам в различных экспериментах по изучению восприятии литературно-художественных произведений неоднозначно; но не в затексте и не во взаимоотношениях текста и затекста, а в самом тексте, хрестоматийном, затертом многократными культурными повторами (название романа В. П. Катаева, известный романс А. Е. Варламова и пр.).
Смена картин напоминает клип: то парус белеет в тумане моря (в дали), потом вдруг мы видим что-то вроде шторма: «Играют волны — ветер свищет, / И мачта гнется и скрыпит…», но при этом небо и море — голубые, и солнце ярко блещет.
Почему герой-парус хочет настоящей бури, ведь он может погибнуть? Почему его жизнь ему не дорога? Рассказчик в недоумении от странного героя: «Увы! Он счастия не ищет…».
Романтическому герою Лермонтова не нужен это мир. А какой нужен? А где же он, этот идеальный мир, если герой его не ищет? Почему он отказался от путешествия в тот прекрасный мир?
Может быть, он его уже нашел — и потерял навеки? И хочет заглушить морской бурей непереносимую тяжесть на душе, какие-то трагические воспоминания?
Через восемь лет Лермонтов напишет стихотворение «Из Гете», в затексте которого скрыт ключ к пониманию подоплеки более раннего «Паруса». Там описано противоположное по смыслу событие, происходящее на том же самом месте, но позднее.
Текст и фабульный слой затекста «Из Гете» — не столько про горные вершины и уставшего путника, сколько про Бога или ангела, который спешит на помощь человеку, сражается за него и вот-вот его спасет. Ты только подожди еще, немного… Успешное сражение ангела с многочисленным противником происходит в хрустальном (стеклянном) дворце, вырубленном в скалах. В том самом дворце, который когда-то захватывали враги в затексте «Паруса» (см. Приложение № 2).
Поиск упоминаний хрустальных дворцов (помимо известной со школьной скамьи дуэли авторов «Записок из подполья» и «Что делать?», дуэли, происходившей уже после жизни Лермонтова) вывел нас на мифологические, архаические представления об Арктиде (Гиперборее) [37].
Неужели эта древняя легендарная прародина индоевропейцев [7], [36], [37] отражена в двух стихотворениях мистика-Лермонтова? Тогда понятны и безмерное одиночество героя и его непреходящая скорбь: он на чужбине, он другой и никогда не обретет здесь счастья. Воспоминание о трагедии там обесценивает его жизнь здесь. («Я здесь был рожден, но нездешний душой», — пишет он в 1831 г. в стихотворении «Желание».)
Итак, лермонтовская «модель счастья» в «Парусе» внутренне противоречива: счастье было, и было в другом мире, а здесь поиски или воссоздание его невозможны. Поэтому за жизнь здесь не стоит особо держаться. (Гиперборейцы, согласно мифу, устав жить, просто бросались в море [7]).
Страсть к небесной бездне, космизм художнического сознания. Лермонтов и его Демон — небожители; небо — их любимая, обжитая обитель. (Гиперборейцы, кстати, по легенде, не просто парили в небе, но освоили околоземное пространство [7]).
К счастью, Лермонтов опроверг (через восемь лет) сам себя: нашел выход из непереносимой, психологически тупиковой ситуации — веру в то, что тебе помогут. Если не люди, то высшие силы.
Не лучше ли, поэтому, давать детям в хрестоматиях эти два стихотворения вместе?