Выбрать главу

Я медленно высвободилась из объятий Дианы, велев ей обнять меня за талию. Я почувствовала рядом с собой ее восхитительную тяжесть, ее лоб, упирающийся мне в живот, и свободной рукой погладила ее по голове. Она вся дрожала. Она всегда ревновала меня к новым рабам. Груди ее на ощупь были очень горячими. Я почти слышала, как бьется ее сердце.

— Ты скучала по мне? — спросила я.

— Безумно, — ответила она.

«Китти Кантвелл», — вспомнила я имя заинтересовавшей меня рабыни. Согласно медицинской карте, она была высокой: пять футов шесть дюймов (забавно будет ее выводить!). Прекрасный ай-кью. Степень магистра по журналистике. Обозреватель погоды на телевидении в Лос-Анджелесе, ведущая ток-шоу в Сан-Франциско, тренировалась в частном клубе в Бел-Эйр под руководством парижанки по имени Елена Гифнер. Я не знала эту Гифнер как инструктора, но через нее прошло несколько неплохих сделок. Я еще раз взглянула на фотографию.

— Тебя заставляли работать? — спросила я.

Уезжая, я дала разрешение использовать Диану для работы в Клубе. Ей это было необходимо, чтобы не терять формы.

— Да, Лиза, — ответила она упавшим голосом.

Я убрала ее волосы с шеи. Диана вся горела. Я уже знала, что волосы у нее между ног стали влажными.

Девушку с каштановыми волосами, ту, что на фотографии, можно было смело назвать американской красавицей — хоть сейчас на центральный разворот «Плейбоя». Прямо-таки идеальная метеодевушка! Я даже вижу ее в вечерней программе новостей. Большие круглые глаза, совсем как у Дианы, но выглядит слишком уж приземленной, несмотря на прелестное телосложение. А еще очень умное лицо, пытливый взгляд. Цветущая американская девушка, с типичными грудями лидера группы поддержки.

Определенно мне стоит на нее посмотреть.

Я отхлебнула еще джина и стала торопливо просматривать папки одну за другой. А Диана все целовала и целовала меня.

— Успокойся! — велела я.

Мое внимание привлекла фотография мужчины.

Белокурый. Согласно медкарте, шесть футов два дюйма. И я снова стала рассматривать фотографию, не понимая, что на меня нашло. Может, меня заинтриговало выражение его лица?

Обычно на фото они не улыбаются. Все смотрят прямо перед собой, словно их снимают против их желания. Иногда такие фотографии раскрывают всю уязвимость рабов, все их страхи. Ведь этих людей отправляют в неволю, они не знают, что их там ждет, думают, а вдруг это ошибка. Но он улыбался. Похоже, его это все забавляло.

Слегка вьющиеся, густые, светлые волосы, небрежно падающие на лоб, хорошо подстриженные на висках и на шее. И эти глаза — серые или, может быть, голубые — за дымчатыми стеклами больших очков. А еще улыбка.

На снимке он был в черной водолазке, руки не опущены, а сложены на груди. На редкость естественная фотография.

Я перевернула папку, чтобы на обороте найти его фото в обнаженном виде. Я откинулась и, потягивая джин, стала рассматривать фотографию.

— Взгляни на это, — сказала я.

Диана подняла голову, и я показала ей оба снимка.

— Красавец, — прошептала я, постучав по фотографии Слейтера, а потом знаком показав, что хочу еще джина со льдом.

— Да, Лиза, — ответила она, вложив в эти два коротких слова всю силу своей обиды, но, конечно, в рамках дозволенного, а затем наполнила мой стакан так, будто выполняла величайшую миссию.

Я поцеловала ее еще раз.

На фотографии, где Слейтер был снят в обнаженном виде, он уже стоял как положено, с опущенными руками, но и тут у него было такое выражение лица, словно все происходящее его слегка забавляло, хотя он и пытался это скрыть. Может быть, ему сказали, что нельзя улыбаться. И опять от фотографии прямо-таки веяло непосредственностью. Он казался таким естественным: никакого позерства, никакого вхождения в образ. Безупречное тело, тело истинного калифорнийца, с хорошо развитой мускулатурой и крепкими икрами. Тело, накаченное как раз в меру, и настоящий пляжный загар.

Эллиот Слейтер. Беркли, Калифорния. Возраст — двадцать девять лет. Прошел подготовку в Сан-Франциско под руководством Мартина Халифакса.

Я когда-то работала у Мартина Халифакса. В его доме в викторианском стиле в Сан-Франциско. И было мне тогда двадцать лет. Всего пятнадцать элегантно обставленных комнат с приглушенным освещением, но тогда для меня это была целая вселенная.

Именно Мартин Халифакс усовершенствовал солярий, где рабов во время наказания заставляли крутить педали тренажера. Только калифорниец, даже такой бледный, как Мартин, мог придумать настолько полезную для здоровья вещь.