После этого ни мы, ни они ничего особенного не создали: все в основном ограничивалось навесами и дальними ударами, но я спокойно с ними справлялся, и только один удар головой Джеффа Эсла был по-настоящему опасен. А почти под занавес матча он провернул свой любимый трюк: скинул назад головой Тони Брауну, находившемуся на линии штрафной. Браун шарахнул что есть силы, и мяч пошел влево от меня. Времени среагировать у меня не было, я просто прыгнул и вытянулся в струну, надеясь дотянуться до мяча. И дотянулся — самыми кончиками пальцев. Мяч от перекладины ушел на угловой, с которым затем разобрались защитники; я был им очень благодарен, поскольку левая рука ничего не чувствовала после этого бешеного удара Брауна. Но мне было все равно. Мы вышли в финал.
Во втором полуфинале «Эвертон» выиграл у «Арсенала».
Оказывается, ты не в состоянии представить, сколько у тебя друзей, пока не выйдешь в финал Кубка. Люди, которых ты иногда не видел с самого детства. Родственники. Те, кто называет себя родственниками. Те, кто, как выясняется, научил тебя всему, что ты знаешь. Майка я к ним не отношу, поскольку, он действительно помог мне. Родителей я сразу предупредил: «Если Майк объявится, скажите, что я о нем позабочусь». Он объявился. Они сказали. Я позаботился.
Телефон в нашей квартире звонил так часто, что мы с Джесси почти всегда держали его выключенным. Некоторые ребята продали свои билеты спекулянтам и сделали на этом немалые деньги, что же до меня, то, когда я закончил раздавать их или продавать по их нормальной цене тем, кого я не так хорошо знал, у меня ничего не осталось.
Потом, как обычно делают перед финалом Кубка, мы складывали все, что каждый из нас получал от всевозможных интервью, фотографий, реклам и прочего, в одну кучу, чтобы разделить после. Джек Сейл повез нас на тренировку в Истборн, что было суеверием, поскольку перед тем, как клуб выиграл Кубок в последний раз, а это было лет около двадцати назад, они тренировались именно там. На Джеке был костюм, в котором он выходил на все предыдущие кубковые матчи, и красный носовой платок, как всегда, в кармане. Потом Эрни Лич: перед матчем третьего круга у него сломалась машина, и его подбросил на стадион Грэм Гиббс, так что после этого они проделывали то же самое перед каждой домашней игрой. Разумеется, Грэм привез его в «Боро» в день финала, чтобы там сесть в автобус.
Признаюсь, эта поездка в автобусе стоила немалых нервов. У нас играло радио, некоторые ребята распевали какие-то популярные песенки, но я не мог, я был напряжен, внутри у меня все скрутило, и это несмотря на то, что все-таки уже играл на «Уэмбли», когда учился в школе. Люди правы, когда говорят, что финал Кубка ни с чем не сравним. Глядя на «Уэмбли», на его башни, сразу вспоминаешь великие матчи, сыгранные здесь, великих игроков, которые выходили на это поле, великие голы, которые были здесь забиты; а если ты вратарь, то ты думаешь о голах, которые были здесь пропущены.
Этого я и боялся до смерти — пропустить гол; такое мне даже снилось накануне. К тому же я знал, что иногда с вратарями случались такие вещи, которые похуже любого кошмарного сна: Берт Траутманн, немец, игравший в «Манчестер Сити», сломал шею и продолжал играть. А много лет назад вратарь «Арсенала», про которого мне рассказывал мой старик, уже почти поймал мяч, а потом непонятно как выпустил его, и он прямо сквозь его руки закатился в сетку — это был единственный гол в матче. Естественно, я выполнил все свои ритуалы: надел тот самый свитер, в котором играл в предыдущих кругах, вышел из дома после Джесси, попросил маму позвонить мне утром, как перед игрой третьего круга, натер ладони жвачкой, как научил Гарри Воган. И, разумеется, вышел предпоследним из туннеля.
В раздевалке стоял телевизор, и мы сидели и смотрели; это, оказывается, самое ужасное на свете, потому что напряжение растет. Старик в белом пиджаке стоит на своей платформе и поет, и все зрители стоят и поют, и разные тренеры говорят, кому они отдают предпочтение — нам или «Эвертону». Растет и растет.
Джек Сейл спокойно повторил все то, что уже говорил нам: за чем мы должны следить — как бьет головой Джо Ройл, как набегает для удара Говард Кендалл — мне этого повторять было не нужно. Потом пришла пора выходить — через старый, пропитанный особым запахом туннель, бок о бок с игроками «Эвертона», навстречу солнцу — день был прекрасный — на великолепный газон, пружинящий под ногами, в самый центр чудовищного шума. Герцог Кентский пожал руки всем игрокам. Он сказал что-то и мне, но я не понял, что именно, просто не услышал. Ребята старались разглядеть в толпе знакомых и родственников. Я тоже поискал глазами маму с папой, но не нашел. Дурное предзнаменование, подумал я.
Но вот, наконец, дело пошло, и я сразу же включился в игру, но не так, как хотел. Наверное, не прошло и минуты игры, когда мяч попал к Джонни Морриссею на их левом краю. Ужасно широкое поле на этом «Уэмбли»; поэтому, наверное, Артур Прескотт и оказался слишком далеко от Морриссея, хотя обычно он играет ближе к крайним нападающим. Так или иначе, Морриссею хватило времени на то, чтобы обработать мяч, развернуться и прострелить в центр.
Это был очень неприятный прострел, один из тех случаев, когда твои шансы пятьдесят на пятьдесят, и когда ты знаешь, что даже если достанешь мяч, то не сможешь удержать его. Джо Ройл и я бросились за ним одновременно, я успел отбить его рукой, а потом мы вместе упали, и я почувствовал, что не могу встать. Видимо, его колено пришлось мне в бедро — чистая случайность, но от этого не легче. Дон Коллинз выбежал на поле, и стал массировать мою ногу; боль была адская, и прошло минуты две прежде, чем я смог подняться. Но бедро продолжало пульсировать, и я понимал, что, если мне еще раз придется броситься на землю, это будет невыносимо.. Естественно, об ударах от ворот не было и речи, да и прыгать вверх тоже не сахар. В общем, я чуть не плакал, честное слово.
К счастью, мы играли хорошо, и у меня было немного работы. Грэм, Гарри и маленький Вилли Патерсон зажали Болла, Кендалла и Харвея в середине поля, и это странно, поскольку именно полузащита была главной силой «Эвертона». Дэнни дважды заставил Рэнкина спасать ворота, один раз пробив ногой, а другой — головой, в то время как единственно трудным для меня делом была борьба за верховые мячи с Томми Райтом. Обычно я ловил такие навесы, но тогда, чувствуя себя не совсем в порядке и видя надвигающегося Ройла, я предпочитал отбивать мяч.
В раздевалке во время перерыва Дон осмотрел мое бедро, слегка надавил на него, и я аж подпрыгнул на столе.
— Тебе лучше сделать укол, — сказал он. — Его действия хватит почти на весь тайм.
— Думаешь, что продержишься? — спросил Джек Сейл.
— Я ведь должен, правда? — ответил я.
Укол помог, боль прошла, хотя нога по-прежнему двигалась не слишком хорошо. И очень здорово, что меня укололи, потому что в самом начале второго тайма Алан Болл перехитрил двух наших защитников и низом ударил влево от меня. Я успел и поймал мяч, ничего не чувствуя.
Теперь мы играли перед трибуной, на которой стояли наши болельщики, и было приятно слышать их, тогда как на другой стороне все время орали: «Эвертон!», «Эвертон!». Что бы ни случилось, я знал, что не могу подвести своих.
А потом мы забили — лучшее лекарство для моей ноги. Все было очень красиво. Дэнни даже дважды участвовал в комбинации. В конце концов он увел за собой двух защитников на правый край, резко развернулся и откинул мяч Грэму Гиббсу, который вырвался в штрафную, правой ногой прокинул мяч мимо Лэйбона, а левой ударил в угол. Тут уж и больное бедро не помешало мне прыгать в воротах, как полоумному.
Гол придал нам еще больше сил, и все, что мне пришлось сделать за последующие двадцать минут, — это поймать пару дальних ударов и перехватить несколько навесов, в том числе и угловой. Но потом опять появилась боль, причем еще сильнее, чем раньше. Как будто ножи впивались в ногу, и я знал, первый же прыжок вправо будет подобен самоубийству.
Один фотограф за воротами сказал: «Десять минут, Ронни». Я знаю, что он хотел помочь, но на деле получилось еще хуже. Конец был так близко и в то же время так далеко. А тут еще Говард Кендалл прошел к воротам, сыграв в стенку с Аланом Боллом. За таким мячом я бы в другой раз бросился, но бедро замедляло мои движения, и я был рад тому, что удалось отбить ногами.