— Входите, входите… Мы тут головы ломаем, думаем.
— И мы думали, — начала сухо тетя Велика. — Надумали, да не знаем, одобрите ли. Послать надо человека к бай Тишо. Рассказать ему… все. Что он скажет…
— Чтоб не получилось, что за его спиной дела такие вершим. Да и народ, когда узнает, что бай Тишо сказал, нас будет иначе слушать, — заторопился бай Серги и тут же раскашлялся.
— Оно бы хорошо, — засомневался Марян. — Да кто нас пустит? Больница ведь! Да и беспокоить больного…
— Я знаю, как пройти можно, — сделал шаг от стены Филипп.
В этот момент Ангел, который тоже стоял рядом с дверью, с силой ударил по ней. Кто-то в коридоре отскочил от двери, заорав: «Ой, убили! Убили!», а Ангел, прикрыв дверь, сделал успокаивающий знак рукой.
— Я, еще когда сюда шли, подумал: чего крутится, паразит, у двери, наверняка шпионить собрался. И точно, слышу, трется кто-то об дверь.
С другой стороны двери началась суета: «Что с тобой? Кто тебя?»
— Надо посмотреть, может, что серьезное, — забеспокоился Марян, и все вышли в коридор.
Трайко Стаменов стоял, зажав рукой нос; кровь просачивалась из-под пальцев, оставляя красные борозды на подбородке. Кто-то, схватив его под руку, повел в туалет. Марян, Симо и Филипп вернулись в кабинет, а тетя Велика, бай Серги и Ангел остались в коридоре с членами правления.
— Разве так можно? Убили бы человека!
— Что случилось-то? — подходили другие, не видевшие «сцены».
— А то, — гаркнул Ангел, бай Трайко хотел своим любопытным носом просверлить дырку в двери, да она, на его беду, оказалась крепче носа.
— Ха-ха-ха! — захохотали подошедшие. — Как аукнулось, так и откликнулось.
Из кабинета вышел Филипп и, кивнув Ангелу, постукивая палкой, направился к лестнице. Ангел догнал его, и они вместе свернули на лестничную площадку. На улице взревел мотор, шум его стал удаляться в сторону города.
— Спорю, — сказал бай Серги громко, чтобы слышали все, — к бай Тишо ребята помчались, не иначе.
Один из противников откликнулся недовольным тоном:
— Засуетились…
— Поглядим, что выйдет, эхма…
— А что выйдет? — вмешался еще один. — Бай Тишо никогда не шел против народа. И сейчас не пойдет.
— А это зависит от того, чего народ хочет. Очень зависит. Да и кто народ-то? Илия, Трайко, еще, может, с десяток. Это не весь народ. То-то и оно.
Вышел в коридор Симо Голубов, постоял, послушал, потом сказал:
— Шли бы по домам. До восьми время есть, да и поужинать надо. Заседать, видно, долго придется.
— А чего не позаседать? — развеселился бай Серги. — Это вы не знаете, а я-то помню, я ведь членом первого правления был. Так тогда целые ночи напролет заседали, да к тому же чуть ли не каждую ночь. Вот помню… на второй или на третий год, как объединились… Ах-ах-ах, — раскашлялся он, — совсем астма одолела. В другой раз доскажу.
Из здания они вышли гурьбой и тут же торопливо разошлись, словно кто бросил сверху ком земли и частицы его разлетелись в разные стороны.
Каждый пошел своей дорогой, своей походкой, углубившись в свои собственные мысли о сегодняшнем и завтрашнем дне.
Последними вышли Марян Генков и Симо Голубов.
XXV
Что сказал бы Сивриев, если б узнал, куда они едут? Одно совершенно точно: выругал бы тех, кто это придумал, значит, и его. Э, пусть, сказал он сам себе, лишь бы на пользу. «Думаешь, бай Тишо примет сторону начальства?» — спросил Ангел, когда они выехали из села. Откуда ему знать, чью сторону примет югненский непререкаемый авторитет? Их задача — рассказать ему объективно, как обстоят дела, а что он скажет… Лично ему хочется, чтобы бай Тишо думал так же, как Сивриев, Марян Генков… «А если не пустят? Тогда как?» — продолжал бередить душу Ангел, словно не было у него других забот. Лучше гнал бы машину побыстрее, до восьми же нужно вернуться. «Тетя Славка говорит, что ему в последние дни хуже…» Пройти он пройдет. А что дальше…
Чем ближе город, тем загруженнее шоссе, тем медленнее идет машина, и он то и дело поглядывал на часы.
— Не воздействуй! — рявкнул Ангел. — Сам знаю: восемь и так далее. Но я тебе не птица, сам видишь, какое движение.
Вечером центр для машин закрыт. Пришлось ехать в объезд, подниматься на холм, а оттуда, с северо-западной стороны, спускаться снова на равнину, в пригород, где расположена больница. Они остановились у въездных ворот, но сторож погрозил из будки, ткнув пальцем в красное светящееся табло.
Пока Ангел маневрировал, пятясь от запрещающего знака, он проковылял сторонкой через служебный вход и по узкой, плохо освещенной лестнице поднялся до нужного этажа. У двери оглядел коридор и свернул сразу налево. В конце коридора открылась дверь, вышел невысокий, полный человек в белом халате с фонендоскопом на груди — доктор Стоименов. Заметит — конец. Он заторопился к мужскому туалету, закрыл дверь, переждал, пока стихнут шаги дежурного врача, и тут заметил на змеевике белый халат, пощупал: почти сухой. Не раздумывая, накинул на плечи и заспешил к палате.
Он вошел, не постучав, дверь отворилась бесшумно, но бай Тишо тут же открыл глаза.
— Фильо! Что так поздно?.. Порадовал… Садись.
Осевшим голосом, часто останавливаясь, чтобы вдохнуть воздуху, бай Тишо обронил несколько слов о бесконечно тоскливых часах больничного бытия и закончил: да что мне тебе рассказывать.
— Да, пока лежишь, надумаешься…
— Вот и я… а жизнь-то идет… идет…
И опять смолк, словно обдумывая, что сказать еще. Он всегда был словоохотлив, а его благорасположение к людям выявлялось в самых рядовых разговорах. Это болезнь сделала его сдержанным, рассудочным, грустно подумал Филипп.
Короткий, без подробностей рассказ бай Тишо выслушал молча, сосредоточенно глядя в одну точку, и, только когда Филипп спросил, как же им поступить, проговорил тихо, с мукой в голосе:
— Значит, Илия продолжал копать. А Сребра меня обманула…
— Да… Так я приехал узнать… Начальники хотят знать твое мнение, да и все правление…
— Мнение! Тут надо ехать… Помоги одеться.
Везти его в Югне — об этом речи не было. Что делать? Почувствовав его колебание, бай Тишо строго глянул прямо в глаза:
— Ну-ну! Я лучше тебя знаю, что надо.
Он помог ему подняться, одеться, и они медленно двинулись к двери. Бай Тишо ступал неуверенно, ноги дрожали. И это прерывистое дыхание, и неестественная бледность лица, и ледяные руки…
— Бай Тишо! Прошу тебя, останься. Меня в Югне все изругают.
Он ладонью закрыл ему рот:
— Ш-ш-ш… Не ори. Услышат. Я должен быть там, в Югне. Если ты нужен людям… Ведь нужен? Да и кости размять… Залежался.
В коридоре им никто не встретился, только на выходе столкнулись с медсестрой.
— Немножко подышать, бай Тишо? Вот и молодцом.
На Филиппе был все еще чужой халат (забыл снять, когда шли мимо туалета, а теперь куда его?). На лестнице молодой доктор, вышедший покурить, молча уступил им дорогу. Похоже, что особое положение бай Тишо и белый халат Филиппа производят впечатление, персонал знает, в каких случаях разрешены посещения во в неприемные дни и часы.
Они уже подходили к машине, когда из будки выскочил сторож:
— Куда? Документ!
Филипп, дернув его за рукав, зашептал:
— Это ж бай Тишо. Ты что, не узнал?
— А… извини. В лабораторию?
Он кивнул, подсадил бай Тишо и махнул Ангелу: давай быстрей!
Оказавшись в знакомом старом джипе, бай Тишо почувствовал, что в нем оживает председатель: плечи распрямились, по телу разлилась бодрость, а осанка приобрела былую уверенность. Настроение еще больше поднялось, когда они, оставив позади черту города, вывернули на международную трассу.
Вытянув шею, Филипп с тревогой глянул на бай Тишо и успел заметить румянец на щеках, а в глазах целый мир: зеленую придорожную траву, поле, раскинувшееся до самого горизонта, огненный закат, к которому мчится машина. Бай Тишо смотрел так, будто впервые ехал по этим местам, будто впервые открывался ему этот мир, и он торопился впитать его в себя, упиться им, запомнить его — покрывающиеся зеленью поля, фиолетово-розовые холмы вдали, зеленый бархат лугов вдоль Струмы, натянутую, как струна, ленту шоссе. Почти весь диск солнца уже утонул за вершинами, но его невидимый, скрытый свет продолжал заливать горы багрянцем.