Тодор перебрал почту, не прикасаясь к письму из окружного совета. Смерть бай Тишо лишь на время отодвинула проблему, лишь внешне примирила стороны, но он не сомневался в том, что взрыв назревает, более того, если он не произойдет в ближайшие дни, он сам должен будет вызвать его: чиновник из округа, вручивший ему письмо под расписку, предупредил, что ответ должен быть не позже, чем через две недели. Что угодно: выписка из протокола заседания правления или общего собрания или другой документ, но обязательно официально утвержденный, в противном случае окружной совет направит в Югне конфликтную комиссию.
Его абсолютно бесплодные мысли прервали Марян Генков и Филипп. Вошли, молча сели напротив, секретарь вынул пачку «БТ». Помереть успеешь, пока он достанет сигарету, помнет ее со всех сторон, закурит, затянется несколько раз.
— Мы тоже по этому поводу, — наконец показал Марян на письмо из округа, лежащее отдельно от остальной почты. — Ты что-нибудь придумал?
— Ничего.
— Нам кажется, возможны три выхода.
— Не много ли?
— Первый: отступаем.
— Мы?!
— Да. Нельзя идти против всех.
— Второй?
— Второй: убедить все же членов правления… не доводить дело до общего собрания… От него ничего хорошего ждать не приходится.
— Прекрасно! И как же ты убедишь правление?
— Как, как! — взорвался секретарь. — Сам все испортил прошлый раз… Своей отставкой.
— Третий?
— Третий… — Марян уже взял себя в руки, — третий: сообщить правлению последнее желание бай Тишо… Он хотел сделать, как мы предлагаем… Филипп скажет им…
— А так ли это? — повернулся он к Филиппу, чувствуя, как кровь застучала в висках.
— Я могу поклясться, что бай Тишо именно для этого поехал с нами.
Он смерил их обоих злым взглядом, встал из-за стола, отошел к окну. Неужели так важно, что сказал или что хотел сказать их бай Тишо? И почему его всякий раз, как щенка тычут носом в это имя? Неужели он сам как личность ничего собой не представляет? Неужели у него нет своей головы на плечах?
— На сей раз будем решать коллегиально… Оставлять решение вопроса на твое личное усмотрение нецелесообразно… Извини. Из-за больной амбиции мы не можем позволить, чтобы хозяйство лишилось такого председателя, как ты.
Как им объяснить, что выход из сегодняшнего запутанного положения для него дело второе? Главное — его внутреннее несогласие со способом, каким округ хочет обеспечить сырьем консервную фабрику. Ведь таким образом они, во-первых, расписываются в своей неспособности справиться с решением частной проблемы, которая, однако, лежит в основе целой социальной системы. Во-вторых, этой полумерой они сами усиливают частнособственническую струю в мировоззрении крестьян; это хорошо известно садоводам: при обрезке благородного дерева усиливается рост дичка снизу. Третье тоже очень важно, а для него, как для председателя, особенно важно: люди, конечно же, будут отдавать предпочтение личным участкам, а на кооперативных полях работать спустя рукава; производство продукции снизится, основа общественного хозяйства ослабеет, пошатнется… Он знал, что, защищая свою позицию, обрекает себя, скорее всего, на поражение, но не мог иначе.
Как сквозь сон слышал он монотонный голос секретаря: они уже попытались, он сам поддержал председателя и не жалеет, не уходит от ответственности, но, когда стоит вопрос о доверии людей, своих же крестьян, надо поступиться одним, только одним принципом, а не идти против народа. Так что, закончил Марян, давай не будем больше дразнить гусей: не будем натравливать людей против себя, не будем озлоблять их.
Ничего себе «ничтожная уступка» — поступиться одним, только одним принципом! Нет, не будет этого! Если он не сумеет отстоять свой принципиальный вариант, он уйдет. Жизнь и то, что составляет его личностную сущность, даны ему не для того, чтобы он разменивал их на что придется. Он за свое место никогда не держался. То, что он хочет сохранить в себе, стоит гораздо большего, и ему все равно, поймет ли его тот или этот или все вместе взятые, даже если его покинут те, кто вчера его поддерживал. Ему все равно…
Марян Генков поднялся, пошел к двери, недовольно пыхтя, а Филипп продолжал сидеть, глядя на него во все глаза, и только когда дверь захлопнулась, он, резко вскочив, побежал догонять Маряна.
Глядя им вслед, он подумал, что парень понял его лучше, чем Марян. С каждым днем Филипп раскрывался в поступках, действиях с новых, импонировавших ему сторон. Хотя бы здесь не ошибся в выборе… И он мысленно порадовался тому, что в Югне, что бы с ним самим ни случилось, будет со временем хороший агроном и умный руководитель.
Огромная пустая комната! Ни за что не хочется браться… Марян и Филипп досаждали, без них стало пусто, тяжко. Выглянул в окно: джипа нет. Ну и ладно, пройдется пешком. Возьмет Милену и Андрея и поведет их на Цинигаро. Откуда такое название? Третий год в Югне, а не нашел времени спросить. Цинигаро! Звучит как песня птицы. Надо спросить Милену, она, может быть, уже выяснила. Неосознанно он шел все быстрее и быстрее. Если бы знать, к чему спешит!
Человек никогда не задает себе вопроса, почему к одному его тянет, а от другого хочется быть подальше. Вот потянуло на Цинигаро. А ведь ему до сих пор не довелось увидеть его ни фиолетовым, ни зеленым.
Во дворе его перехватил дед Драган и, захлебываясь словами, начал похваляться, как он увидел душу бай Тишо и помогал ей найти могилу. Как прервать несчастного старика, который после смерти Таски никак не придет в себя? А дед Драган развивал целую теорию: человек боится потерь, боится остающейся после них пустоты, а напрасно. Если вчера у тебя было н е ч т о, а сегодня оно исчезло, то ничего особенно страшного не произошло, потому что природа дает тебе взамен нечто другое и ты становишься сильнее в другом.
К ним, неслышно ступая, из-за спины Тодора подошел Илия, явно подслушивавший и предварительно обдумавший, что сказать и как сказать, потому что с первых же слов он включился в разговор, подделываясь под стиль отца: на нашей маленькой земле, где каждому отмерено свое, судьба не дает подачки два раза подряд; так что если вчера ты был н е ч т о, а сегодня уже н и ч т о, то не воображай, что бывшее н е ч т о тебе снова поднесут на блюдечке с каемочкой, другое приходит, но приходит не к тому, кто теряет… Молодой хозяин старательно изображал беспечность, веселье, а в глазах светилась наглость… А что, Сивриев ждал иного? Надеялся, что с музыкой будут провожать?
— С музыкой? Это неплохо, — попробовал он подделаться под злобно-полушутливый тон.
— Вот с такой. — Илия сунул в рот два пальца и пронзительно свистнул.
— И я, поджав хвост…
— А ты как думал? Не зря говорят: не лезь на рожон. А целое село — серьезный рожон, а? Народ — великая сила. Кто сказал? Не помню, а учил когда-то. Я ведь до последнего класса доучился и в слабаках не числился. Но земля потянула…
— И так потянула, что ты устроился учетчиком на ферму, вместо того чтобы пойти в поле.
— Землю я люблю ради благ, которые может извлечь из нее человек, а не ради красот природы.
Да, молодой хозяин точен в своей собственной характеристике и настолько искренен, что ему нельзя не верить. Точность определения Тодор замечал в нем и раньше, в том, как он определяет кратчайший путь к цели, не разбрасываясь на множество средств достижения ее, — прием, который ему откуда-то знаком, хотя сейчас не приходит в голову, у кого еще он наблюдал его. И будто в подтверждение своей мысли, услышал:
— Так чего ж ждешь? Сказал, что подашь в отставку, — подавай!