— Так то полонянки. Они потом нашу веру принимали, нашим бо-гам требы справляли…
— Вот и гречанка нашу примет, если уже не приняла.
— Ну, разве так…
— А, может, Бус уже сам чужую веру принял… — произнес, как бы раздумывая, и с недоверием в собственные слова Вран. — Греки — народ ушлый. Просто так своих царевен за иноверцев не отдают. Тем более, что мы для них варвары, дикие язычники. Они-то теперь в Единого Творца веруют, старых богов своих забывают…
— Ну, нет! Такого и помыслить невозможно… чтобы Бус, сын ру-сича, сын русколанского князя, да иноверцем стал! Тоже скажешь… Да любой из нас, русичей, внуков Дажьбожьих, скорее умрет, чем вере сво-ей изменит! — искренне возмутился кощунственным речам нового зна-комого Сколот. Даже в седле подпрыгнул от такой неожиданности и дерзости мысли.
— Так-то оно так, но … — не унимался скептик и смотрел как-то од-ним глазом, вполоборота, словно вещая птица ворон, в честь которой и назван. Потом добавил как бы в подтверждение своих прежних слов: — Говорят — красивая. И богатая…
— Богатством нас не удивишь, как, впрочем, и женской красотой, — был непреклонен в своих мыслях и суждениях Сколот.
— Это, смотря, каким богатством, — подначивал Вран курского гос-тя, видя его простодушие и неискушенность в жизненных делах.
— Да любым. Мне дай горы золотые, но я от богов своих никогда не откажусь. Умру, но не откажусь!
— А вот умирать не спеши, — усмехнулся Вран, — особенно на пус-той живот… Умереть еще успеем… Нам пока не умирать надо, а в кор-чму попасть, да горло ссохшееся от жары винцом или сурьей солнеч-ной, чистой, как слеза младенца, промочить надо. А то на сухой язык и разговор сухой какой-то получается. — И подмигнул, как и раньше од-ним глазом.
«Ворон, ну, чистый ворон — птица вещая, — в который раз отметил машинально курский гость. — И надо же было мне с ним схлестнуться?»
— Кстати, вон и корчма грека Леонида, — пояснил между тем Вран, указав рукой на довольно-таки приличный каменный домик, выходя-щий парой просторных окон на городскую улицу, утопающую в зелени деревьев и кустарников. В глубине двора виднелась крытая камышом конюшня и открытая коновязь перед ней.
«Расскажи дома такое, — подумал про себя Сколот, размышляя над только что услышанной новостью о необычной женитьбе княжеского сына, — не то что не поверят, но и бока еще намнут, и к числу врунов причислят».
Впрочем, долго размышлять над услышанным не приходилось; он и сопровождавшие его всадники подъехали к коновязи и, соскочив с коней, поспешили привязать их, потом, следом за ожидавшим их у вхо-да Враном, пришли в корчму.
Корчмарь, крючконосый грек Леонидис, о котором уже упоминал Вран, встретил приветливо. Указал на свободный стол напротив откры-того окна:
— Садитесь, гости дорогие. Что прикажете?
Его черные, как и у Врана, глаза быстро обежали пяток новых по-сетителей, привычно оценивая их платежеспособность. Наметанный глаз остановился на Сколоте.
— Так, что прикажете?
Не успел Сколот и уста раскрыть, как Вран заявил на всю корчму:
— Жбан вина да корку хлеба.
Но Леонидис и бровью не повел, видимо уже достаточно знал Вра-на, лишь губы скривил в иронической ухмылке, мол, не тебя спрашива-ют.
— По чаре вина, — подтвердил заказ Ворона Сколот. И уточнил: — Каждому. Краюху свежего хлеба, ибо без хлеба сыт не будешь, а еще…
— Есть каша с мясом молодого барашка, есть птица, жареная на медленном огне, есть…
— Давай кашу. Как, мужи, вы не против каши? — перебивая корчма-ря, спросил у своих провожатых Сколот.
Те в знак согласия, что не против, лишь кивнули своими русыми головами.
— Что-то спутники твои не больно разговорчивы, — ухмыльнулся Вран, усаживаясь поудобнее за указанным хозяином корчмы столом. — Можно подумать, что языки свои проглотили.
— А к чему им в пустой след языком молоть, чай, язык не мельнич-ный жернов… муки не будет, а мука может случиться… — тут же ото-звался Сколот игрой слов, явственно намекая новому знакомому на то, что болтливость никогда до хорошего не доводила, и тем самым пресе-кая дальнейшие разглагольствования киярца, а следом за этим полез к поясу за кисой, чтобы расплатиться за пищу и вино.
— Этого, надеюсь, достаточно, — вынул он из кисы пару небольших серебряных монет. — Мы все-таки не князья, чтобы разбрасываться зла-том-серебром.