Боян наклонился, и Лебедь своими нежными устами запечатлела на его щеке хоть и короткий, но горячий поцелуй.
— И ты береги себя, тетушка, — улыбнулся ей ласково Боян, трогая уздечкой коня, и сам стал как маков цвет от теткиного поцелуя.
Отец и дядя Злат, сказав напутственные слова, ушли — некогда бы-ло заниматься длинными проводами, дела ждали. И только Лебедь все еще стояла возле крепостных ворот, провожая его взглядом и легким помахиванием руки.
Отряд Бояна двигался вдоль берега Северского Донца, с ходу пре-одолевая мелкие речонки, проскакивая по наведенным, благодаря ста-раниям отца, мостам более крупные, останавливаясь на краткий отдых в придорожных селениях и огнищах. При этом использовали краткую передышку не только для смены заводных коней, но и для оповещения местных огнищан о надвигающейся беде и о необходимости собираться в общеславянскую рать.
— Где сбор-то? — Мрачнели мужи, вглядываясь в одетых в брони всадников. — Под чьи стяги становиться?
— Общий сбор в Кияре Антском, — указывали место сбора ратников Боян или Сколот. — Однако в дружины можно сбиваться и ранее, на-пример, в Белой Веже: князь Бус все равно через этот град будет рати вести. Можно и до Голуни двигаться, там также сборный пункт будет…
— Понятно, — коротко отвечали мужи, угрюмо поглядывая на свои незамысловатые избенки, где хранились бесхитростные воинские при-пасы: меч ли, топор ли, тяжелое копье или тугой лук с парой дюжин стрел — и где кучами по земляному полу ползали голозадые ребятишки, отбиваясь пухлыми ручонками от назойливых мух, русоволосые, глаза-стые и прожорливые, как галчата. Теперь все тяготы и заботы по их поднятию на ноги возлягут на плечи женщин и стариков.
Конники Бояна скакали далее по чуть приметной среди трав и кус-тарников дороге-тропинке, а вслед им несся протяжный и по-волчьи тоскливый женский вой. Русь поднималась на борьбу.
Было лето, и несколько раз конников во время их пути прихваты-вал дождь. Небо моментально заволакивало тяжелыми тучами, отчего становилось темно и сумрачно, как в душах самих русичей. Если это случалось в лесу, то останавливались под раскидистыми деревьями, чтобы передохнуть и зря не мокнуть, и при этом молили Перуна не за-шибить их ненароком огненной стрелой-молнией… Если же случалось в чистой степи, то продолжали скакать далее, не обращая внимания ни на струи дождя, ни на ветер. Дождь не град, ни людей, ни коней не посе-чет. Но тучи уходили, дождь оканчивался, и небо становилось таким же чистым, как и прежде. Вновь щебетали птицы, радуясь солнышку и теп-лу; жужжали пчелы и шмели, перелетая с цветка на цветок, беспечно стрекотали в траве кузнечики. Жизнь, несмотря ни на что, продолжа-лась.
— Смотри, княжич, — указал батожком плети в небо Сколот, — Свар-га, небесная гладь прояснилась, солнышко вновь сияет. Хороший знак: сам Сварог говорит, что все беды пройдут, и над Русью вновь будет чистое и солнечное небо.
— Возможно, оно и так, — соглашался Боян. — Однако смотрю, ты, сотник, никак песенником-сказителем на склоне лет становишься. Вон как заворачиваешь словами! У меня кусок хлеба желаешь отобрать?!!
— А это, княжич, с кем поведешься, от того и наберешься, — отшу-тился Сколот, не переставая думать, как его встретит родной город. Шутка ли — столько лет не бывал в родных краях…
«Теперь, поди, — вкрадывались мысли, — и в живых не то что кров-ных родственников, но и просто знакомых давно уже нет. Вот, разве что Ярун, курский сотник, еще жив…»
Сколот, как мы знаем, был единственным сыном в семье, не имел ни братьев, ни сестер, ни дядек, ни теток и теперь переживал за резуль-тат порученной им князем Русколани Бусом миссии, но делиться свои-ми подозрениями ни с кем не желал: «Зачем раньше сроку тревожить людей…» И откуда ему было знать, что Ярун уже не сотник, а курский воевода, правая и грозная рука князя Севко. В сотниках и десятниках ходили уже младшие братья Яруна, сыновья старого охотника Бродича и его супруги Купалы, изрядно постаревших, поседевших, но все еще радующихся на белый свет.