Теплые лопатки и убегающие косточки позвонков. Размывающаяся косметика, потому что поцелуи попадали куда придется: я просто встал, намертво прирос к полу, и целовал Пата, я облизывал его всего. Если бы я был котом, я бы ходил за тобой. Если бы я был волной, я бы накрыл тебя и держал тебя в себе.
Если бы я был человеком. Я бы любил тебя как нормальный человек.
Но.
Я.
Кто я.
Я думал, любовь даст мне ответ на вопрос: «кто я». Но нет.
Мне снилось, что я тебя убиваю, раз за разом — в подворотне ножом к горлу, в твоей квартире — подушкой к лицу.
Но это только сон, в реальности никогда не смогу такого сделать. Или.
Позволь мне убить себя, чтобы не было этих снов.
Не просите у бытия того, с чем не сможете совладать; быть может, самая сильная любовь есть самая сильная привязанность, делающая человека слабым и неуклюжим. Яростным, сметающим всё на своем пути, в том числе и сам объект этой любви.
Монстр. Чудовище.
Я.
***
Я в тебе, а ты со мной. Наши тела стали прилажены друг к другу, как частицы механизма. Мы оба вместе — чудовище еще хуже. Давай разрушим мир, дава создадим его. И вот мир родился; умер.
Вменят мне меня? Вменят мне мир? Вменят мне войну?
Грохочущий мир. Безгласную же войну.
И тело твое: я бы его уничтожил, разодрал на части, сожрал всё мясо, обглодал все кости, напился крови. Яремная вена или же бедренная артерия. Я еще не определился. Я просто целую тебя. Я просто кусаю тебя.
Я запутываюсь в твоих мокрых после душа волосах, а ты хохочешь, шипишь, кусаешь в ответ. Что-то бормочешь сквозь смех, но я оглох и почти ничего не могу разобрать.
Мир накрало волной цунами, и она заглушила все звуки.
Все звуки, кроме твоих стонов, их я слышу, их я ловлю.
Пат лежит на мне спиной, и я надрачиваю ему и себе. Я отплевываюсь от его волос (вы когда-нибудь трахались с человеком, у которого длинные, по лопатки, и густые волосы? Это неромантично. Это немножко… неудобно).
Кусаю его за ухо, хватаю и щиплю его за бедро. У нас похожие члены. Одинаковой толщины. Его, правда, чуть больше.
Мы как-то втроем с Дереком пропустили период, когда мерились членами. Ссать вместе привыкли ходить и не заостряли внимания.
Кто бы мог подумать, что подростковый возраст пройдет, и этот член будет в моей заднице. И мой член будет в этой заднице.
Я люблю его задницу, она хороша на вид, на вкус и на запах.
Я заставляю Пата лечь на живот и как раз нацеливаюсь на две дольки его славной задницы. Бриллиантовая задница, задница в сто тысяч карат.
Он дергается, когда я провожу языком по ложбинке и устремляюсь чуть ниже, вытанцовывая языком мудреные кренделя. Яйца его поджимаются, а пальцы одной руки скребут по простыне.
— Если ты будешь и дальше… — он сбивается с дыхания.
— А то, что?
— Я кончу только от этого. Растяни.
— Растянуть что? — я уже хохочу.
Он чертыхается и приподнимается, отпихивая меня. И сам смеется.
— Растяни процесс, — говорит он, облокотившись о меня, — Давай.
Я чуть приподнимаю его за бедра, он делает остальное и садится на меня сверху. Когда я медленно вхожу в него, что-то рождается во мне. Я люблю этот момент. Со вздохом, сквозь зубы, он приподнимается и опускается, я утыкаюсь ему в шею лицом. Верткая прядь волос опять оказывается у меня во рту, но я только ищу голое местечко, чтоб его куснуть. И замереть. За это мгновение я не променял бы и Вселенную.
***
Внезапно что-то разбудило меня, и я подорвался как раненый. Пат во сне стал искать меня рукой, я схватил успокаивающе за ладонь. Пат вроде угомонился и стал досматривать свой сон. А я в темноте пошел искать штаны и футболку, в которой приехал.
Один раз споткнулся о кошку, второй раз ударился о шкаф плечом. Пат поднял голову.
— И какого черта ты делаешь? — хмуро спросил он.
— Мне надо в участок.
— А я думаю, не надо.
— Надо.
— Я тоже там работаю.
— Спи. Мы уже как парочка, прожившая вместе десяток лет.
— Учитывая сколько лет я тебя знаю, срок у нас больше, — Пат сел на постели и хлопнул дважды, включая свет.
Я выматерился и воззрился на яркие лампочки на потолке.
— Ты зачем это сделал?
— А ты?
— У меня есть кое-какая идея.
— И какая.
— Может, ты отстанешь от меня и дашь мне спокойно уехать в участок?
Пат сел по-турецки и грозно воззрился на меня:
— Либо ты снимаешь штаны и идешь ко мне, либо я еду вместе с тобой.
Я тяжело вздохнул. Посмотрел на Пата. Свет обдирал мне глазницы, но Пат был хорош: теплый, немного примятый и взъерошенный, уютный такой.
И совершенно голый.
— Одевайся, — сказал я.
— Я все еще не понимаю, почему ИскИн делал те движения, — произнес я, когда мы добрались до участка.
Нутро участка, утихомиренное ночью, встретило нас гулкой тишиной. Приходилось включать везде свет. Пат сразу направился к кофеварке и сотворил нам два крепчайших кофе. Черный, как нефть, сладкий, как сама смерть.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Пат, отпивая глоток, — Хочешь побеседовать с ИскИном в очередной раз.
— Ага. Возьму Артура.
— Ну да, типовая модель. Артур и Алла. Иногда ИскИнам дают индивидуальные имена, но на казенных машинах оставляют заводские.
Я зашел в панель управления и выбрал удаленный центр связи, ввел пароль Джона и принялся ждать. Через несколько секунд на голоэкране появилось трехмерное изображение человеческой головы: совершенно голый череп, обтянутый лишь гладкой бледной кожей, ни волос, ни ресниц.
— Они всегда казались мне довольно жуткими, — тихо произнес Пат.
— Да, есть в них что-то такое.
Артур медленно открыл глаза и посмотрел на нас.
— Меня зовут Артур. Я ИскИн машины А Семь Тэ Восемь. Чем могу быть полезен? — бесполым и безэмоциональным голосом сказал ИскИн.
— Меня зовут Марек Виленски. Я полицейский. Тебя уже допрашивали, но я все равно спрошу: почему ты делал эти движения.
— Я не делал никаких движений. Я не знаю, что такое движения, — немедленно ответил ИскИн.
Пат нагнулся, почти лег на столешницу:
— Слушай, электронная ты кочерыжка, — угрожающе начал он, — Мы уверены в том, что ты что-то знаешь и молчишь. И мы все равно добьемся правды.
ИскИн также без выражения уставился на Пата.
— Хочешь, чтоб мы стерли тебе всю память? Тебе и твоему альтер эго Алле? И сотням, тысячам таким как ты?
Мне показалось, что «электронная кочерыжка» поднял скептически бровь.
— А мы можем, — продолжил Пат.
«Электронная кочерыжка» посмотрел на меня.
— Почему «кочерыжка»? — спросил я, еле сдерживая смех.
Пат пожал плечами:
— Первое, что на ум пришло. Да и у них… — Пат задумался, — У них устройство как у велка копусты. Листы налеплены кучей на кочерыжку.
Пат замолчал. Посмотрел на меня. Затем на «кочерыжку». Затем хихикнул.
— Ты ведь что-то скрыл на одном из своих «листочков»… — Пат стал быстро печатать на панели, выводя трехмерный рисунок капустного велка, потом отделяя один листок, закрашивая его крастной сеткой и сжигая такой же схематичной полупрозрачной трехмерной зажигалкой.
Всё это он проделал перед носом ИскИна. ИскИн издал вполне человеческой вздох.
— Что в человеке центр? — почему-то спросил он.
— Что?
— Сердце? Мозг? Половые органы? Что из этого является «листом», а что — «кочерыжкой», как вы выразились?
Ого, а с ним очень интересные разговоры даже можно вести. Мы с Патом переглянулись.
Мне становилось не по себе.
— Кожа — это самый верхний листок, — сказал Пат. — Остальное — плоть, кости и органы.
— Сердце или мозг?
Я поперхнулся. Мне все меньше и меньше нравилась эта беседа.
— Мы можем тебе сжечь сердце, а можем — мозг. Что ты выбираешь? — Пат привык вести серьезные дела, и торговался он тоже смертельно. Господи, меня это восхищает. Если бы мне не было так страшно, у меня бы уже был стояк.