Выбрать главу

Теплые лопатки и убегающие косточки позвонков. Размывающаяся косметика, потому что поцелуи попадали куда придется: я просто встал, намертво прирос к полу, и целовал Пата, я облизывал его всего. Если бы я был котом, я бы ходил за тобой. Если бы я был волной, я бы накрыл тебя и держал тебя в себе.

Если бы я был человеком. Я бы любил тебя как нормальный человек.

Но.

Я.

Кто я.

Я думал, любовь даст мне ответ на вопрос: «кто я». Но нет.

Мне снилось, что я тебя убиваю, раз за разом — в подворотне ножом к горлу, в твоей квартире — подушкой к лицу.

Но это только сон, в реальности никогда не смогу такого сделать. Или.

Позволь мне убить себя, чтобы не было этих снов.

Не просите у бытия того, с чем не сможете совладать; быть может, самая сильная любовь есть самая сильная привязанность, делающая человека слабым и неуклюжим. Яростным, сметающим всё на своем пути, в том числе и сам объект этой любви.

Монстр. Чудовище.

Я.

***

Я в тебе, а ты со мной. Наши тела стали прилажены друг к другу, как частицы механизма. Мы оба вместе — чудовище еще хуже. Давай разрушим мир, дава создадим его. И вот мир родился; умер.

Вменят мне меня? Вменят мне мир? Вменят мне войну?

Грохочущий мир. Безгласную же войну.

И тело твое: я бы его уничтожил, разодрал на части, сожрал всё мясо, обглодал все кости, напился крови. Яремная вена или же бедренная артерия. Я еще не определился. Я просто целую тебя. Я просто кусаю тебя.

Я запутываюсь в твоих мокрых после душа волосах, а ты хохочешь, шипишь, кусаешь в ответ. Что-то бормочешь сквозь смех, но я оглох и почти ничего не могу разобрать.

Мир накрало волной цунами, и она заглушила все звуки.

Все звуки, кроме твоих стонов, их я слышу, их я ловлю.

Пат лежит на мне спиной, и я надрачиваю ему и себе. Я отплевываюсь от его волос (вы когда-нибудь трахались с человеком, у которого длинные, по лопатки, и густые волосы? Это неромантично. Это немножко… неудобно).

Кусаю его за ухо, хватаю и щиплю его за бедро. У нас похожие члены. Одинаковой толщины. Его, правда, чуть больше.

Мы как-то втроем с Дереком пропустили период, когда мерились членами. Ссать вместе привыкли ходить и не заостряли внимания.

Кто бы мог подумать, что подростковый возраст пройдет, и этот член будет в моей заднице. И мой член будет в этой заднице.

Я люблю его задницу, она хороша на вид, на вкус и на запах.

Я заставляю Пата лечь на живот и как раз нацеливаюсь на две дольки его славной задницы. Бриллиантовая задница, задница в сто тысяч карат.

Он дергается, когда я провожу языком по ложбинке и устремляюсь чуть ниже, вытанцовывая языком мудреные кренделя. Яйца его поджимаются, а пальцы одной руки скребут по простыне.

— Если ты будешь и дальше… — он сбивается с дыхания.

— А то, что?

— Я кончу только от этого. Растяни.

— Растянуть что? — я уже хохочу.

Он чертыхается и приподнимается, отпихивая меня. И сам смеется.

— Растяни процесс, — говорит он, облокотившись о меня, — Давай.

Я чуть приподнимаю его за бедра, он делает остальное и садится на меня сверху. Когда я медленно вхожу в него, что-то рождается во мне. Я люблю этот момент. Со вздохом, сквозь зубы, он приподнимается и опускается, я утыкаюсь ему в шею лицом. Верткая прядь волос опять оказывается у меня во рту, но я только ищу голое местечко, чтоб его куснуть. И замереть. За это мгновение я не променял бы и Вселенную.

***

Внезапно что-то разбудило меня, и я подорвался как раненый. Пат во сне стал искать меня рукой, я схватил успокаивающе за ладонь. Пат вроде угомонился и стал досматривать свой сон. А я в темноте пошел искать штаны и футболку, в которой приехал.

Один раз споткнулся о кошку, второй раз ударился о шкаф плечом. Пат поднял голову.

— И какого черта ты делаешь? — хмуро спросил он.

— Мне надо в участок.

— А я думаю, не надо.

— Надо.

— Я тоже там работаю.

— Спи. Мы уже как парочка, прожившая вместе десяток лет.

— Учитывая сколько лет я тебя знаю, срок у нас больше, — Пат сел на постели и хлопнул дважды, включая свет.

Я выматерился и воззрился на яркие лампочки на потолке.

— Ты зачем это сделал?

— А ты?

— У меня есть кое-какая идея.

— И какая.

— Может, ты отстанешь от меня и дашь мне спокойно уехать в участок?

Пат сел по-турецки и грозно воззрился на меня:

— Либо ты снимаешь штаны и идешь ко мне, либо я еду вместе с тобой.

Я тяжело вздохнул. Посмотрел на Пата. Свет обдирал мне глазницы, но Пат был хорош: теплый, немного примятый и взъерошенный, уютный такой.

И совершенно голый.

— Одевайся, — сказал я.

— Я все еще не понимаю, почему ИскИн делал те движения, — произнес я, когда мы добрались до участка.

Нутро участка, утихомиренное ночью, встретило нас гулкой тишиной. Приходилось включать везде свет. Пат сразу направился к кофеварке и сотворил нам два крепчайших кофе. Черный, как нефть, сладкий, как сама смерть.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Пат, отпивая глоток, — Хочешь побеседовать с ИскИном в очередной раз.

— Ага. Возьму Артура.

— Ну да, типовая модель. Артур и Алла. Иногда ИскИнам дают индивидуальные имена, но на казенных машинах оставляют заводские.

Я зашел в панель управления и выбрал удаленный центр связи, ввел пароль Джона и принялся ждать. Через несколько секунд на голоэкране появилось трехмерное изображение человеческой головы: совершенно голый череп, обтянутый лишь гладкой бледной кожей, ни волос, ни ресниц.

— Они всегда казались мне довольно жуткими, — тихо произнес Пат.

— Да, есть в них что-то такое.

Артур медленно открыл глаза и посмотрел на нас.

— Меня зовут Артур. Я ИскИн машины А Семь Тэ Восемь. Чем могу быть полезен? — бесполым и безэмоциональным голосом сказал ИскИн.

— Меня зовут Марек Виленски. Я полицейский. Тебя уже допрашивали, но я все равно спрошу: почему ты делал эти движения.

— Я не делал никаких движений. Я не знаю, что такое движения, — немедленно ответил ИскИн.

Пат нагнулся, почти лег на столешницу:

— Слушай, электронная ты кочерыжка, — угрожающе начал он, — Мы уверены в том, что ты что-то знаешь и молчишь. И мы все равно добьемся правды.

ИскИн также без выражения уставился на Пата.

— Хочешь, чтоб мы стерли тебе всю память? Тебе и твоему альтер эго Алле? И сотням, тысячам таким как ты?

Мне показалось, что «электронная кочерыжка» поднял скептически бровь.

— А мы можем, — продолжил Пат.

«Электронная кочерыжка» посмотрел на меня.

— Почему «кочерыжка»? — спросил я, еле сдерживая смех.

Пат пожал плечами:

— Первое, что на ум пришло. Да и у них… — Пат задумался, — У них устройство как у велка копусты. Листы налеплены кучей на кочерыжку.

Пат замолчал. Посмотрел на меня. Затем на «кочерыжку». Затем хихикнул.

— Ты ведь что-то скрыл на одном из своих «листочков»… — Пат стал быстро печатать на панели, выводя трехмерный рисунок капустного велка, потом отделяя один листок, закрашивая его крастной сеткой и сжигая такой же схематичной полупрозрачной трехмерной зажигалкой.

Всё это он проделал перед носом ИскИна. ИскИн издал вполне человеческой вздох.

— Что в человеке центр? — почему-то спросил он.

— Что?

— Сердце? Мозг? Половые органы? Что из этого является «листом», а что — «кочерыжкой», как вы выразились?

Ого, а с ним очень интересные разговоры даже можно вести. Мы с Патом переглянулись.

Мне становилось не по себе.

— Кожа — это самый верхний листок, — сказал Пат. — Остальное — плоть, кости и органы.

— Сердце или мозг?

Я поперхнулся. Мне все меньше и меньше нравилась эта беседа.

— Мы можем тебе сжечь сердце, а можем — мозг. Что ты выбираешь? — Пат привык вести серьезные дела, и торговался он тоже смертельно. Господи, меня это восхищает. Если бы мне не было так страшно, у меня бы уже был стояк.