- Смывайся,- он спустился.- Можно мне с тобой? Странно. Не по душе мне это.
Мы прошли полквартала. Уличный фонарь осветил его волосы, все еще светлые, как сосновая стружка. Он выглядел помоечным - ив темноте было заметно, что грубая черная куртка, надетая на голое тело, донельзя грязна, а черные джинсы вот-вот развалятся. Он был бос, да кого на темной улице волнует, что кто-то разгуливает по Нью-Йорку босиком. Под фонарем на углу он, ухмыльнувшись, повел плечами, и под курткой показались шрамы и рубцы, избороздившие грудь и живот. У него были ярко-зеленые глаза. Узнаёте? Если - из-за какого-то сбоя в распространении информации по мирам и миркам - нет, что ж: над Гудзоном рядом со мной шел Певец Кит.
- Надолго вернулся?
- На несколько часов,- ответил я.
- Что привез?
- Тебе это важно?
Он засунул руки в карманы и поднял голову: - Конечно!
Я издал звук, которым взрослые отделываются от докучливых детей.
- Ладно.
Мы прошли по набережной еще квартал; было безлюдно.
- Садись.
Он оседлал балку, покачивая ногой над вспыхивающим темным Гудзоном. Я сел перед ним, расстегивая портфель.
Кит, ссутулившись, наклонился.
- Ого! Можно потрогать? - вопросительно сверкнули зеленые глаза.
- Давай.
Кит запустил в них пальцы (суставы да обкусанные ногти), вынул парочку, положил обратно, вынул еще три.
- Ого…- прошептал он.- Сколько же это стоит?
- Раз в десять больше, чем я прошу. Мне надо побыстрее от них избавиться.
Он перевел взгляд на покачивающуюся ногу.
- Выбросить их в реку никогда не поздно.
- Не дури. Я разыскивал одного парня, который крутился в том баре. Он много что мог…
На середине Гудзона над пеной скользил паром на воздушной подушке. Палуба забита вертолетами; ясно, на патрульный аэродром под Веррацано. Я переводил взгляд с мальчика на корабль, начиная приходить в себя после этого бреда с Мод, но тут паром загудел.
- …Сегодня вечером его подкололи.
Кит засунул концы пальцев в карманы и сменил позу.
- Тут я и заторчал. Всё он вряд ли бы забрал, но хоть вывел бы меня на тех, кто заберет.
- Я буду сегодня на вечеринке,- он помолчал, догрызая остаток ногтя,- где ты мог бы попробовать их продать. Алексис Спиннел устраивает на Вершине Башни прием в честь Реджины Абофлавиа.
- Вершина Башни?.. - сыт я по горло этим Китом, и давно сыт. В десять - Чертов Бар, в полночь - Вершина Башни…
- Я бы не пошел, но там будет Эдна Сайлем. Эдна Сайлем - старейший Певец Нью-Йорка.
Имя сенатора Абофлавиа уже промелькнуло надо мной сегодня вечером в световых новостях. А имя Алексиса Спиннела в каком-то журнале - я кучу их проштудировал по прилете с Марса - связывали с бешеными деньгами.
- Я бы взглянул еще разок на Эдну, да вряд ли она меня вспомнит,- небрежно сказал я. Уже в начале знакомства с Китом стало ясно, что типы вроде Спиннела и его компании играют в нехитрую игру, где выигрывает тот, кто соберет большинство Певцов Нью-Йорка под одну крышу. Нью-Йорк с пятью Певцами делит второе место с Лаксом на Япете; ведет Токио, там их семь.
- Двухпевцовый прием?
- Скорее четырех… если я приду.
Я понимающе приподнял бровь: четырех добывает разве что мэр для приема по поводу вступления в должность.
- Я должен получить от Эдны Слово, сегодня вечером оно меняется.
- Ладно,- сказал я, закрывая портфель.- Не знаю, что там у тебя на уме, но я готов.
Мы возвращались к Тайме Сквер. На Восьмой авеню у первой пластиплексовой мостовой Кит остановился.
- Постой-ка,- он наглухо застегнул куртку.- Теперь порядок.
Прогулка по нью-йоркским улицам с Певцом (два года назад я долго размышлял, разумно ли это для человека моей профессии) - вероятно, лучшая маскировка, возможная для человека моей профессии. Вспомните, как недавно перед вами промелькнул ваш любимчик, актер СтереоТВ, поворачивающий на Пятьдесят седьмую улицу. А теперь честно: узнали бы вы малого в твидовой куртке, что отставал от него на полшага? На Таймс Сквер Кита узнавал каждый второй; с пепельными волосами, босой, в траурной молодежной одежде, он был, конечно, самым ярким из Певцов. Улыбки, чуть прищуренные глаза; почти никто не разглядывал и не всматривался.
- А все же кто из гостей помог бы мне сбыть с рук это барахло?
- Тот же Алексис гордо считает себя неким искателем приключений. Если вещицы окажутся в его вкусе, ты выручишь больше, чем от поштучной торговли вразнос.
- Ты скажешь ему, что все они краденые?
- Тогда он, пожалуй, заинтересуется еще больше. Он гад ползучий.
- Тебе видней, приятель.
Мы спустились в под-подземку. Контролер стал было брать у Кита монету, поднял глаза, осклабился, пробормотал что-то невразумительное и жестом предложил нам пройти. "О, благодарю вас",- сказал Кит с невинным удивлением, будто такое с ним впервые и он восхищен (два года назад он говорил мне глубокомысленно: "Стоит только показать, что я этого жду, и ничего не выйдет"). Меня до сих пор поражала манера, с которой он носил свою известность. Я упомянул о ней при знакомстве с Эдной Сайлем, и Эдна ответила мне с тем же простодушием: "Что ж, за это мы его и выбрали".
Мы уселись на скамью в освещенном вагоне; Кит опустил руки, закинул ногу на ногу. Ближе к середине вагона стайка жующих резинку девиц в прозрачных блузках по возможности незаметно делала стойку. Кит вообще ни на что не глядел, а я старался не встречаться с ними взглядом.
Окно затопила темнота, под полом что-то гудело. Толчок, другой; мы выехали на поверхность.
За окном город примерял ожерелье из тысяч цехинов и разбрасывал их дальше, за деревья Трайона. За окнами, вдруг покрывшимися светлыми чешуйками, замелькали перекрытия станции. Мы вышли на платформу "Двенадцать башен " под легкий дождь; пока мы дошли до улицы, он прекратился. С листьев, нависших над стеной, вода стекала на кирпич.
- Знал бы, что приеду не один, попросил бы Алекса прислать машину. Я-то сказал - то ли приеду, то ли нет.
- Ты уверен, что мне удобно увязываться за тобой?
- Да ведь мы с тобой уже были наверху, верно?
- Я был там и раньше. А ты все же уверен?..
Он испепелил меня взглядом. Что ж, Спиннел будет на седьмом небе, заполучив Кита, хоть бы тот притащил с собой целую банду настоящих помоечных, чем Певцы и славились. А тут один более или менее респектабельный вор - Спиннел, можно сказать, легко отделался. Мы шли вдоль убегавших в город скал. За воротами слева от нас показались сады, тянувшиеся к ближней башне. Двенадцать роскошных и необъятных жилых домов задевали за низкие тучи.
- Певец Кит,- сказал он в микрофон на воротах. Что-то звякнуло, затикало, опять звякнуло; мы пошли по дорожке к бесчисленным стеклянным дверям.
Оттуда выходила компания мужчин и женщин в вечерних туалетах. Они заметили нас через три ряда дверей и нахмурились при виде беспризорника, умудрившегося проникнуть в холл (одну из них, в облегающем платье из "исчезающей ткани", я на мгновение принял за Мод, но она обернулась: лицо под вуалью было темным, как жареный кофе). Какой-то мужчина узнал его и что-то сказал остальным. Пока они улыбаясь миновали нас, Кит уделял им внимания не больше, чем девицам в подземке, но, когда они прошли, сказал:
- Один из этих парней глядел на тебя.
- Я заметил.
- Ты знаешь почему?
- Он пытался припомнить, встречались ли мы.
- И что, встречались?
Я кивнул. - Да, почти там же, где с тобой, но раньше, когда я только выбрался из тюрьмы. Я ведь говорил, что уже был здесь.
Три четверти холла покрывал синий ковер, остаток занимал громадный бассейн с рядом двенадцатифутовых решеток, увенчанных пылающими жаровнями. Зеркальные стены на высоте трех этажей завершались куполом.
Кольца дыма клубились у причудливой решетки. Отражения на всех стенах дробились, гасли и вспыхивали вновь.
Металлические створки лифта открылись. Проносясь мимо семидесяти пяти этажей, я испытывал какое-то странное чувство неподвижности.
Мы вышли в ландшафтный парк на крыше. Чуть слишком загорелый и чуть слишком светловолосый человек в абрикосовом спортивном костюме поверх свитера с высоким воротником спускался по скалам (искусственным) вдоль ручья (вода настоящая, течение принудительное), заросшего папоротниками (настоящими).