— Теперь я понимаю, почему Вадим Федорович не ходит сюда, — по дороге домой заговорила Маша. — Он так далек от всего этого! Помнишь, он в Андреевке говорил, что талантливый писатель — это еще и человек с обнаженными нервами? Он чужие беды и боли должен воспринимать, как собственную беду и боль, только тогда он напишет значительное произведение, волнующее всех людей…
— Талантливый писатель… — повторил Андрей. — А много мы с тобой сегодня увидели в клубе талантливых писателей? Я, например, кроме Татаринова, ни одного.
— Зачем же тогда в Союз писателей принимают бездарностей?
— А на кого же будет опираться Славин? — усмехнулся Андрей.
— Теперь я понимаю, — помолчав, произнесла Маша, — почему твой отец так не хотел, чтобы ты стал писателем.
— Это ни от него, ни от меня не зависит, — сказал Андрей. — Может, я и не буду писателем… До этого еще так далеко!
Литейный проспект погрузился в полутьму, уличные фонари теперь светили вполнакала. Над Петропавловской крепостью обугленными поленьями громоздились бесформенные облака. На шпиле золоченой башни багрово светился корабль. С Литейного моста, искря проводами, осторожно спускался синий троллейбус. Было тепло, по Неве бесшумно скользили байдарки, на набережной еще стояли несколько рыбаков с удочками. Глядя на них, Андрей всегда вспоминал Андреевку, Утиное озеро, где они с отцом разбивали палатку и рыбачили на резиновой лодке по два-три дня. Там это было удовольствием, кругом тишина, синее небо, сосны, всплески крупных щук в заводях, крики ночных птиц, а что чувствует рыболов на гранитной набережной? Слышит грохот проходящих по мосту трамваев, шелест шин автомобилей, гудки, треск, людские голоса. Неужели главное для городских рыболовов — добыча? Поймать в мутноватой воде плотвичку или некрупного окуня? Ведь в рыбалке главное — единение с природой, отдых от городского шума, от людей…
У ресторана «Волхов» толпилась группа парней и две девушки. Непонятно было, вышли ли они только что оттуда или стремились попасть туда. Швейцар с желтыми галунами через чуть приоткрытую дверь вел с ними переговоры. Андрей и Маша уже миновали ресторан, когда сзади послышались девичий вскрик, грубая ругань, глухие удары. Круто повернувшись, Андрей бросился к парням.
— Ты куда?! — воскликнула Маша.
Андрей даже не обернулся, он и сам еще не понял, что произошло, но девичий крик взывал о помощи. Высокая девушка стояла у широкого, затянутого плотной шторой ресторанного окна и прижимала к лицу носовой платок. Рядом дрались сразу пять парней. Слышались приглушенные голоса, удары, вскрики и сопение. Плечи у девушки вздрагивали от рыданий. Ее подруга стояла немного в стороне и расширившимися от страха глазами смотрела на потасовку.
Ворвавшись в гущу дерущихся, Андрей разбросал их в стороны. Двое грохнулись на тротуар и, тараща на него злые глаза, грозились сейчас рассчитаться, однако подниматься на ноги не торопились. Трое, отброшенные в сторону, о чем-то совещались, бросая на Андрея злобные взгляды. Не обращая на них внимания, он подошел к девушке и сказал:
— Я вас провожу до остановки автобуса.
Девушка отняла от разбитого носа платок и повернула к нему голову с растрепанными темно-русыми волосами.
— Андрей? — криво улыбнулась она. — Как ты-то здесь очутился?
Это была Олина подруга — Ася Цветкова. Нос у нее распух и кровоточил.
— А мне завтра на съемку, — потерянным голосом произнесла она, поняв по его глазам, что вид у нее аховский.
— И Оля здесь? — ошеломленно озирался Андрей. Только сейчас в нем стала закипать настоящая злость, до сей поры он действовал инстинктивно.