— Вот кто настоящий друг, — заулыбалась сестра, гладя спаниельку. — Никогда не продаст и не изменит… — Девушка метнула быстрый взгляд на брата. — Нельзя же считать изменой, что он ушел от бывшего хозяина ко мне? Я говорю про того дядечку, у него еще смешная фамилия — Рикошетов, который совсем спился… К тебе он на улице не подходил?
— Пьяниц-то вроде бы меньше стало, — сказал Андрей. — Помнишь, сколько забулдыг ошивалось на дворе, пили в парадной, на детской площадке, а сейчас тихо.
— А мне хотелось бы еще раз увидеть Рикошетова, — сказала Оля. — Несчастный он человек… Почему, Андрей, умные люди тоже спиваются?
— Водке наплевать, умный ты или дурак, — ответил брат. — Я думаю, дурак пьет от невежества. Выпьет — ему море по колено: задирает людей, куражится, считает себя умнее всех, а умный человек пьет от слабости характера, нет у него сил остановиться. Знает, что губит себя, а бросить воли не хватает. Как говорится, хмель шумит — ум молчит. Вино с разумом не ладит; выпьешь много вина, так поубавится ума… В отличие от дурака, умный всегда подведет философию под свое пьянство: то семейные неурядицы, то нелады с начальством на работе, то жить скучно… А за всем этим одно — распущенность и слабость. Думаешь, меня не соблазняли выпить? Еще как! Многим очень не нравится, что ты не пьешь в компании, из кожи лезут, чтобы тебя уговорить… И уговаривают!
— Тебя же не уговорили?
— А сколько мне пришлось отбиваться? И в поездках на рефрижераторах, и на работе… Отвязались, когда поняли, что, как говорится, плетью обуха не перешибешь.
Патрик подбежал к Андрею, потыкался носом в колени, заглянул в глаза — и снова к Оле. Вежливый пес, никого не обойдет своим вниманием. Шелковистая шерсть на длинных ушах завивалась в тугие колечки, на светлой вытянутой морде с темно-коричневым носом топорщились редкие усы. Взгляд умный, всегда неизменно дружелюбный. Андрей тоже привык к псу. Когда садился за письменный стол, Патрик не подходил к нему, но стоило подняться, как он тут как тут. Заглядывает в глаза, тихонько поскуливает — мол, давай поиграем или сходим на улицу? Даже рваную тапку принесет и положит на колени. На кухне вспрыгивал на подоконник, укладывался там на коврик, положенный Олей, и подолгу задумчиво смотрел вниз, на улицу. Увидев собаку, оживлялся, вставал на лапы и, прижав лоб к стеклу, отрывисто лаял, но стоило кому-нибудь войти на кухню, как умолкал и ложился на свой коврик, всем своим видом показывая, что виноват, мол, не сдержался.
Оля вернулась из другой комнаты с потрепанным томиком и с выражением прочла:
— Это не русская поэзия, — заметил Андрей.
— Это — поэзия! — сказала Оля. — Настоящая поэзия. И написал эти стихи тысячу двести пятьдесят лет назад китайский поэт Ван Вэй. Это тебе не какой-нибудь Роботов!
— Мне Роботов тоже не нравится, — сказал Андрей.
— Когда он выступает по телевидению, я слышала, многие выключают телевизоры, — вставила Оля.
— В таком случае он весьма полезный поэт, — рассмеялся брат. — Экономит стране электроэнергию!
— Место его на поэтической свалке конъюнктурщиков и бездарей, — ввернула Оля.
— Ты думаешь, есть такая? — с улыбкой взглянул на сестру Андрей.
— Читал во вчерашней «Литературке» про съезд писателей России? Только в президиум съезда избрали около двухсот литераторов! А сколько же их всего?
— Более десяти тысяч.
— Мама родная! — воскликнула девушка. — Десять тысяч! Истинно сказано в Библии: званых много, а избранных мало.
— Ты вольно трактуешь Библию.
— А что, я не права?
— Пожалуй, я не буду подавать заявление в Союз писателей, — сказал Андрей. — Их и так целая дивизия!
— Ты, может, будешь ровно одиннадцатитысячным, и тебе вручат особенный билет, как миллионному жителю юного города, и сразу издадут все твои рассказы и повести.
Андрей подумал, что зря он клюнул на приманку режиссера Зенина: ничего у него не получится в кино, этот самый Беззубов не даст ему ходу… Вспомнился последний разговор с отцом, когда он вернулся из Андреевки. Андрей спросил его, почему не отдает свои романы в журналы. И отец ответил, что это бессмысленно, пустая трата времени: многие журналы годами печатают гладкие, проходимые вещи, которые не задевают никого. А такие произведения, как правило, слабые, серые. У каждого журнала свой круг авторов, которые и поставляют нужную продукцию. Выпускают же десятки, сотни книг поэтов и прозаиков, которые никто не покупает? Убыток с лихвой покрывается массовыми изданиями классики и произведений популярных у читателей писателей. Ведь быть членом Союза писателей — это значит быть свободным художником, а свободный художник зарплату не получает, он живет на гонорары. А когда серость и бездарность сбивается в группу, она становится воинствующей, стремится занять все командные высоты, журналы, создает свою серую критику… Говорят же, что талант всегда в обороне, а бездарность — в наступлении!..