Вспомнив про ленинградца, Николай Евгеньевич решительно отошел от окна, уселся в кресло и поднял над машинкой на мгновение толстые руки, как хирург над пациентом, когда приступает к ответственной операции. В следующее мгновение пальцы его яростно обрушились на податливые клавиши. Он с усмешкой подумал, что этот непрерывный треск машинки — гимн по прошедшей любви к Зине Ивановой… И еще подумал, что очень хотелось бы видеть лицо Вадима Казакова, когда он будет держать в руках журнал с его разгромной статьей…
2
Николай Луков был бы немало разочарован, если бы узнал, что Вадим Казаков даже не прочел его статьи. На этот раз критик разругал сразу несколько книг писателя, ядовито проехался по главным героям, назвав их рефлексирующими. Противопоставил Казакову романы ведущих, на его взгляд, советских писателей-классиков — дескать, это и есть настоящие романы, а повествования Казакова нельзя назвать и романами, это, скорее, растянутые повести… Снова упрекал автора за то, что слишком много внимания уделяет любовным отношениям, внутреннему миру героев, а не производству и коллективу, где лишь по настоящему и выковывается истинный характер нашего славного современника…
Про статью Лукова в журнале сообщил Вадиму Федоровичу Ушков. Они встретились в издательстве, и Николай Петрович, разводя руками и якобы сожалея, сказал:
— Луков-то опять разразился гнусной статьей… И чего это он на тебя так взъелся? Ладно, что еще критик бездарный, его никто всерьез не принимает…
— А ты — способный критик, — заметил Казаков. — Возьми и выступи против него.
— Ты же знаешь, как к тебе относятся… — сразу пошел на попятную Ушков. — Никто не напечатает мою статью. Неужели ты не понимаешь, что тебе завидуют? И радуются, что нашелся дурак, который исподтишка лягает тебя копытом!
— Но ты-то ведь не согласен со статьей? — возражал Вадим Федорович. — Об этом и скажи публично.
— Чушь! — не согласился Ушков. — Статья настолько тенденциозна и убога, что на нее и отвечать-то нелепо! Автор сам себя высек — это любому грамотному человеку видно.
— Теперь обязательно кто-нибудь позвонит и станет сочувствовать, — вздохнул Вадим Федорович.
— Ты все сетовал, что о тебе мало пишут, — радуйся; нашелся и твой постоянный критик! — засмеялся Ушков.
Русая бородка его была аккуратно пострижена, голубоватые глаза смотрели сочувственно. Он был в неизменном кожаном пиджаке и серых брюках. Под пиджаком — коричневый пуловер. Сколько лет его знал Вадим Федорович, приятель внешне не менялся. Правда, появилась некоторая солидность, которая проявлялась в том, что он говорил еще медленнее, тихим голосом, а взгляд стал еще более многозначительным. По-прежнему много курил, стряхивал пепел куда попало — тут его раздражающая чистоплотность почему-то не срабатывала.
Они стояли в просторном вестибюле, на стене — портреты лауреатов Государственных премий. На них с хитроватой усмешкой смотрел Леонид Славин, можно было подумать, что он радуется неприятностям Казакова. Впрочем, так оно, наверное, и было… Мимо проходили молодые женщины с папками, Николай Петрович со многими здоровался, а когда к ним подошел худощавый мужчина в помятом синем костюме, с изможденным лицом и затравленным взглядом, Ушков даже руки спрятал за спину, однако человек радушно протянул худую руку с давно не стриженными, грязными ногтями. Николаю Петровичу пришлось пожать.
— Здравствуйте, Вадим Федорович.
Казаков вежливо поздоровался, хотя вроде бы никогда не встречался с этим человеком.
— Читал, читал ваш последний романчик, — кривя тонкие губы в усмешке, быстро заговорил мужчина. — Здорово закручено! Романчик-то ваш не так просто достать… Знакомая библиотекарша в Публичке по блату дала почитать.
Вадима Федоровича неприятно резануло слово «романчик». Не терпел он и когда книги называли «книжечками». Сколько раз одергивал Мишу Супроновича, но тот всякий раз говорил «книжечка».
— Ну, какое же твое мнение? — поинтересовался Ушков.
— У меня нет своего мнения, вы же знаете, — цинично заявил «кузнечик», как его мысленно прозвал Вадим Федорович. — Личное мнение иметь в наш век — это роскошь!
— Напиши рецензию, — предложил Николай Петрович.
— Я не привык задаром работать, — рассмеялся «кузнечик». — Вы, Вадим Федорович, популярны у читателей, а редакторы журналов вас не любят…