— Да-а, землю, которую он лопатами накидал в кузов, к отчету не пришьешь… — задумчиво заметил Андрей.
— Какую землю? — вскинула на него удивленные глаза девушка. — Про землю Вася ничего не говорил.
— Это я так… — не стал вдаваться в подробности Андрей. — Вовремя твой Вася в армию ушел…
— А что? Мог бы погореть?
— Сколько веревочка ни вейся, а быть концу, — сказал Андрей.
— А кто сейчас не ворует? — пожала плечами Ксения. — Мой отец — он работает на мебельной фабрике — рассказывал, что со склада целую стенку украли… А книжные полки почти в открытую под мышкой через проходную несут домой.
— Все смешалось в доме Облонских… — думая о своем, проговорил Андрей.
— Чего это вы вспомнили «Анну Каренину»?
— Читала?
Ксения обидчиво надула губы, посчитав такой вопрос оскорбительным, однако долго сердиться не умела — подложив в печку дров, снова уселась на шаткое крылечко и стала смотреть, как Андрей ловко раскалывал чурбаки. Он ставил кругляк на серую, иссеченную топором плаху, с размаху одной рукой раскалывал, не давая упасть, подхватывал свободной рукой две половинки, соединял их и снова опускал колун. За два маха он раскалывал чурку на четыре равные части.
— Городской, а дрова вон как здорово колете! — подивилась Ксения. — У вас ведь там паровое отопление?
— По-твоему, если появилась машина, то зачем человеку ноги? — усмехнулся Андрей, с треском раскалывая очередную березовую чурку.
— Полтора месяца прожили у нас и не завели девушку? — полюбопытствовала Ксения.
— Откуда ты знаешь? — покосился на нее Андрей.
— Околыч говорил, что первый раз ему попался такой странный шофер: не пьет, не курит и за девушками не бегает…
— Хорошо это или плохо?
— Не знаю… — задумчиво покачала головой девушка. — Конечно, хорошо, когда у человека нет недостатков, но с другой стороны…
— Что же с другой стороны? — подначил Андрей.
— Жить рядом с таким человеком — это то же самое, что пить дистиллированную воду…
Андрей опустил поднятый колун, внимательно посмотрел на Ксению:
— Это ты сама придумала?
— А что, я произвожу впечатление провинциальной дурочки?
— Да нет, в твоих словах что-то есть… Выходит, если человек правильно живет, он уже и неинтересен?
— Я что-то слишком уж правильных давно у нас не видела, — вздохнула Ксения. — Может, они все живут в больших городах?
— Каждый человек должен быть таким, каков он есть, а не подражать другим, не перенимать чужие недостатки, — горячо заговорил Андрей. — Мне не нравится пить, и те люди, которые меня упрекают, мол, не компанейский ты парень, мне противны. Примитивны они, Ксения, как амебы… И потом, дурное перенимается гораздо легче, чем хорошее. Ведь куда легче быть середнячком, чем передовиком на производстве. Одно дело — с трудом вытягивать норму, а другое — выдать за смену две! И не верь, когда осуждают в школе отличников: мол, зубрилы и все такое. Это говорят лентяи, которые неспособны себя заставить по-настоящему заниматься…
— У нас в училище кулинарии тоже не любят отличников, — улыбнулась девушка.
— Околыч говорит, мол, все воруют, теперь ты об этом же… Почему все? Я не ворую. Думаю, что и ты не воруешь. А твой отец? Твоя бабка?
— Мой отец — секретарь парторганизации мебельной фабрики, — с гордостью сказала Ксения. — Он как раз борется с этим злом.
— А говоришь, все воруют…
Расколов толстую чурку, Андрей присел рядом с Ксенией на верхнюю ступеньку. Черные брови его сдвинулись на переносице, серые глаза потемнели.
— Я читал, что в средние века даже за мелкое воровство человеку отрубали руку, да и у нас было время, когда за килограмм украденного зерна или муки людей надолго сажали… — задумчиво заговорил он. — Я был в северных деревнях — там и сейчас дома не запирают. Прислоняют палку к двери, дескать, хозяина нет дома… Воруют-то ведь государственное! Упаси бог, в квартиру залезут воры! Шуму на весь город, всю милицию поднимают на ноги, возмущаются, плачут… Как же, украли-то свое, собственное. Выходит, свое воровать нельзя, а государственное можно? Судя по тому, как рассуждает Околыч, воровство у государства и за воровство-то считать нельзя?
— Мой папа так же, как ты, говорит, — сказала Ксения.
— Говорит… — зло вырвалось у Андрея. — И я говорю, а наверное, нужно что-то делать. Околыч тоже осуждает бесхозяйственность, был бы, говорит, в стране порядок — не было бы и воровства. И потом ссылается на каких-то жуликов, которые у государства миллионами хапают…