Госпиталь находился в двухэтажном здании школы-интерната. Фанерная стрелка указывала, что ход со двора. За воротами Андрея остановил пожилой низенький боец в телогрейке.
- Нельзя... Разрешение требуется.
- Мне только узнать, - попросил Андрей. - С фронта ехал. Жена здесь.
- Э-эх, - сочувственно заморгал боец толстыми, набрякшими веками. Я-то с полным уважением.
А главный врач дюже свирепа. Конечно, если жена...
Молоденькие тут все. Ну и заходят разные. Беда!..
Не эвакуировали ее? Э-э, была не была! Только вы, чтоб главный врач не заметила, по коридорчику и сразу до раздевалки. Сестра-хозяйка там Еремеевна. Она все и доложит.
Андрей, волнуясь, думая, что Ольгу могли действительно уже эвакуировать, открыл дверь. В узком коридоре у раскрытого окна стояла черноволосая женщина с красивым тонким лицом и крупной, широкой фигурой. Она курила газетную самокрутку. Под белым халатом на петлице гимнастерки Андрей заметил погнутую эмблему военврача.
- Я должен увидеть Ольгу Корневу, - быстро проговорил Андрей. Младшего сержанта...
- Должны? - военврач удивленно приподняла ширфкие брови. - В армии полагается сначала приветствовать и затем просить разрешения обратиться.
Голос у нее оказался грубым, резким, и взгляд черных, блестящих, как у цыганки, глаз сверлил молодого лейтенанта.
- Извините... Мне только бы увидеть ее.
- Здесь женский госпиталь, а не дом свиданий, - еще более резко сказала военврач. - На фронтовичек потянуло? Ходят-этакие красавчики.
- Вы не поняли...
- Я-то понимаю! Война спишет. Да?
- Да вы что!.. Выслушайте хотя бы...
- И слушать не буду... Дежурный!
Вбежал низенький боец.
- Как это понимать, дежурный? Вчера одного пропустили, сегодня еще...
- Так узнать им, - оправдывался санитар, моргая веками. - Жена...
- Жена. Под кустом обвенчанная?.. Три наряда!
- Слухаюсь, - упавшим голосом отозвался боец, скосив глаза на Андрея, как бы говоря: "Вот к чему приводит доброта".
- И укажите лейтенанту выход, - сказала военврач. - Не то я вызову комендантский патруль.
Военврач еще что-то говорила, но Андрей уже не разбирал слов. Он увидел в коридоре девушку на костылях. Из-под темного госпитального халата свисала замотанная бинтами культя левой ноги. А рядом шла Ольга. Будто все кругом исчезло, перестало существовать, он видел только ее лицо. И она вдруг остановилась, как-то сразу бледнея, отступила, точно не могла поверить глазам. Андрей шагнул ей навстречу.
- Ты здесь? Приехал, - расширенные глаза ее наполнились слезами, а руки висели, как плети.
- Мама умерла, - осекшимся голосом произнес Андрей.
- Умерла, - тихо повторила Ольга.
- И письма твои лежали. Я с фронта...
- С фронта, - повторила Ольга.
Они замолчали, глядя друг на друга и взглядами разговаривая. "Я так ждала, - выразили глаза Ольги. - Если бы ты знал это..."
- Вам что, лейтенант, повторять надо? - услыхал он голос военврача. Идите за мной. Вы, ранбольная, тоже идите!
Девушка на костылях прислонилась к стене и радостно кивала Андрею.
- Идите! - повторила военврач, открывая дверь с табличкой: "Раздевалка".
Молодая толстая санитарка разбирала ворох обмундирования и белья с пятнами крови.
- У вас, лейтенант, язык отнялся? - закричала военврач. - Не могли объяснить, что с фронта?
- Слушать же не хотели...
Она смерила Андрея уничтожающим взглядом, хмыкнула:
- И еще фронтовик. Уезжать когда?
- Сегодня...
- Еремеевна, - приказала военврач, - отведи этого сердцееда. - И, глянув на Ольгу, добавила: - А вы, милочка, задержитесь. Увидите через пять минут его.
X
Небольшая однокомнатная квартирка в старом доме рядом с госпиталем имела странный вид: из мебели только стол и узкий жесткий диванчик, а на гвозде висел футляр от скрипки.
Ольга пришла минуты через три. Она была в том же госпитальном халате, но волосы причесаны и взбиты.
- Как твоя рана? - спросил Андрей.
- Заживает.
- А что классная дама тебе говорила еще?
Ольга наклонила голову, и щеки ее почему-то вспыхнули румянцем.
- Сказала, чтобы ты отмылся... И чтобы я потом накормила тебя. И чтобы дала тебе носки...
- Так это ее квартира? - удивился Андрей. - Санитарка привела меня сюда и говорит: "Сидите, как дома".
Ольга щекой прижалась к груди Андрея:
- Как у тебя сердце бьется... И сегодня уедешь. Сегодня?
Андрей повернул ее лицо к себе, заглянул в глаза, будто мерцавшие теперь разгоревшимся где-то в их черной глубине огнем.
- Ну? - шепнула Ольга.
И, прижавшись друг к другу, они долго и молча сидели, захваченные незнакомым чувством близости. Андрей ощущал, как под больничным халатом подрагивает ее горячее податливое тело.
- А я сказал, что ты моя жена, - проговорил он.
Слабо улыбнувшись, Ольга раздумчиво сказала:
- У нас все... и бабка и мать один раз только любили в жизни... И я чувствую, знаю это...
По-осеннему быстро густели сумерки. Андрей стал целовать ее глаза, подбородок, шею в распахнутом вороте бязевой солдатской нижней рубахи. И, коснувшись рукой мягкого бугра на ее спине под халатом, где была рана, испуганно спросил:
- Тебе совсем не больно?
Ольга с внезапной порывистостью, так, что скатились к плечам рукава халата, обхватила его шею и быстрым осекавшимся голосом прошептала:
- Ты не думай об этом. Совсем не думай.
Андрей почувствовал, как у него мгновенно разрослось сердце, наполнив бешеным стуком всю грудь, и он задохнулся от признательности, смущения и от мысли, что она так просто решила все. И, словно трезвея, проговорил:
- А полк сейчас, наверное, бой ведет. Еще не успел рассказать, что полком Самсонов командует. И Нина Владимировна там...
Ольга ладонью вдруг прикрыла ему рот:
- Ты жалеешь меня?
- Жалею? - переспросил Андрей.
Что-то материнское было в ее улыбке. Так улыбалась мать, когда Андрей в детстве спрашивал о каких-либо непонятных деталях жизни взрослых, допытывался, к чему все приводит.
Рука Ольги скользнула по щеке Андрея, взъерошила на затылке волосы, и тут же она, вдруг испуганная чем-то, немного отодвинулась.
- Уедешь. И опять ждать?
- Теперь не потеряемся, - сказал Андрей.
- Если долго не будет писем, убегу из госпиталя к тебе, - сердито пообещала Ольга.
И Андрей, не понимая, отчего в ее голосе появились сердитые нотки, удивленно посмотрел на нее.
Она встала, распахнула окно, затем, не поворачиваясь, опять сердитым голосом добавила:
- В полку и кроме Нины Владимировны женщины есть...
- Да что ты? - засмеялся Андрей, поднимаясь и сжав ее руку.
- Не знаю... Это от страха, что мы долго не увидимся.
Ветерок шелестел под окном листвой. С темной крутой набережной доносился смех, мелькали силуэты людей, кто-то играл на гитаре. А широкий простор Волги сверкал миллиардами блесток, и казалось, что он смыкается где-то далеко с темнотой звездного неба... Ольга повернула к Андрею лицо. И, как тогда, в коридоре госпиталя, все кругом исчезло, перестало существовать: и река, и земля, и город, а звезды перекатились в ее глаза.
- Оленька, - сдавленно прошептал Андрей. И она с тихим, едва слышным, радостным стоном прижалась к нему.
Андрей поднял ее на руки, совсем не чувствуя тяжести, будто тело обрело необычную легкость и слилось в одно с его телом...
Спустя два часа он уже ехал в прокуренной, грязной теплушке. На соломе похрапывали бойцы, за отгородкой топтались кони. Эту кавалерийскую часть перебрасывали к фронту под Москву, и комендант станции, проверив документы Андрея, посадил его в эшелон Сидя у приоткрытой двери теплушки, Андрей глядел в ночь.
Расставаясь, Ольга сказала: "Всегда теперь будешь со мной. И хоть далеко, хоть совсем позабудусь. Ты знай".
"Чудачка... Разве может позабыться это? - думал он. - Можно ли уйти от самого себя?"
В жизнь его вошел другой человек, с непонятным еще, плохо доступным образом мыслей, но ставший близким, дорогим, как никто иной. И жизнь приобрела новый смысл. А проносившаяся черная степь смотрела глазами Ольги, такими же бескрайними, как ночь, и наполненными восторгом, отчаянием, болью...